Педагогическая методика профессора Московского университета, педагога-просветителя Сергея Александровича Рачинского (1833–1902), подтвержденная многолетней успешной практикой, оказалась востребованной в начале XXI века.
Семья Рачинских
Дед Сергея Александровича Рачинского Антон Михайлович (1769–1825) был первым командиром и шефом гвардии егерского батальона в 1796–1800 гг., впоследствии – генерал-майор, полицмейстер Санкт-Петербурга, тайный советник.
Отец будущего педагога Александр Антонович (1799–1866), крестник государя Павла I, с 18 лет вступил на службу подпрапорщиком в лейб-гвардии Семеновский полк, имел бронзовую медаль на Владимирской ленте, в 1828 г. вышел в отставку. В молодые годы он был дружен с поэтом Антоном Дельвигом и другими литераторами, положил в родовой татевской усадьбе (Оленинский район Тверской области) начало коллекции автографов, картин, рукописей своих великих современников.
Матушка Рачинского Варвара Абрамовна (1810–1891) приходилась родной сестрой поэту Евгению Баратынскому, была великолепно образована и передала детям свои музыкальные и литературные знания и дарования.
Старший из сыновей Рачинских Владимир Александрович (1831–1888) в 1852 г. окончил юридический факультет Московского университета со званием кандидата наук. Служил секретарем по дипломатической части у графа М.Н. Муравьева в Вильно.
Константин Александрович Рачинский (1838–1909) окончил физико-математический факультет Московского университета, получив степень кандидата наук, после подготовки к профессуре сдал магистерский экзамен и на два года уехал в Гейдельберг пополнить свое образование. Константин Рачинский был почетным мировым судьей, членом губернской земской управы в Конотопском уезде на Черниговщине. С 1894 по 1904 г. он был директором Московского сельскохозяйственного института – нынешней Тимирязевской академии.
Александр Александрович Рачинский (1839–1906) тоже окончил Московский университет. В 1861 г. поступил на службу в 1-й флотский экипаж юнкером и находился в заграничном плавании до 1864 г. После увольнения со службы жил в Маре и занимался сельским хозяйством, несколько раз избирался почетным мировым судьей по Кирсановскому округу. С 1890 г. – управляющий государственными имуществами Гродненской губернии, а затем чиновник особых поручений V класса при министре земледелия и государственных имуществ. Действительный статский советник.
Ольга Александровна Рачинская (1834–1917), как и братья, получила хорошее домашнее образование, знала русскую литературу, несколько иностранных языков. Ее мужем был художник Эммануил Александрович Дмитриев-Мамонов.
Варвара Александровна Рачинская (1836–1910), прекрасно образованная, посвятила жизнь устроению сельских школ и лечебниц в Бельском уезде, разделив труды своего брата Сергея. На ее средства содержалось несколько школ и лечебниц. И сама она часто выполняла обязанности сиделки, напоминая своим образом великую княгиню Елизавету, будущую святую. Такие барыни были в нашем уезде.
Сергей Александрович Рачинский (1833–1902) окончил естественный факультет Московского университета, некоторое время работал в архиве Министерства иностранных дел, а в 1856 г., выйдя в отставку, на два года уехал в Германию готовиться к кафедре: работал у Германа Шахта в Берлине и у профессора Маттиаса Якоба Шлейдена в Йене. В то время Рачинский часто встречался с Ференцем Листом, который писал музыку на его стихи. Сделанный тогда перевод русского ученого «Семейной хроники» С.Т. Аксакова вызвал восторженные отклики немецких классиков. Во время путешествия по Бельгии, Италии, Швейцарии, Франции Рачинский изучал вопросы народного образования, в частности – школу И.Г. Песталоцци (1746–1827), знакомился с деятельностью немецкого педагога, профессора Йенского университета Карла Стоя (1815–1885).
Татевская школа
В 1872 г. С.А. Рачинский, оставив университетскую кафедру физиологии растений, основанную им впервые в России, уезжает в родовое имение Татево Смоленской губернии (ныне Тверской области). За 30 лет ему удалось создать три десятка школ для крестьянских детей. А «труды и дни» учителя запечатлелись в его дневниках, сложились в статьи и сборники, выросли в замечательную книгу «Сельская школа». В ней отразились взгляды образованнейшего человека своего времени на русский крестьянский мир: здесь и восхищение способностями к обучению у крестьянских детей, и благоговение перед нравственными качествами этих ребятишек. «Русский народ, вошедший в пословицу своим сквернословием, в сущности – самый стыдливый народ в мире, – писал Рачинский. – Каждый наш крестьянский мальчик – такой, еще не испорченный русский человек». Книга «Сельская школа» переиздавалась четырежды. За этот труд Академия наук в 1891 г. избрала Рачинского членом-корреспондентом по отделению русского языка и словесности.
В школе Рачинского наряду с арифметикой и грамматикой изучали Закон Божий, церковнославянский язык, разъясняли Псалтирь, давали азы иконописи. Девочек в школе обучали рукоделию, мальчиков – столярному делу. При школе имелся земельный участок, где дети не просто трудились, но изучали основы ведения приусадебного хозяйства, пчеловодство. Рачинский, профессор ботаники, выращивал редкие сорта трав и деревьев, привозимые им со всего мира, и дети могли видеть в Татеве даже смоковницу. Родители, отправляя детей на неделю в школу, давали только муку для выпечки хлеба. Все остальное содержание было за счет Рачинских.
Сергей Александрович перенес в сельскую школу свои глубокие не книжные, а философские знания. Среди рукописей сельского учителя есть словарь местных диалектизмов, сборник народных песен, которые он собрал и записал, и даже его собственные ноты, написанные с услышанных у крестьян песен. За этими нотами обращался к Рачинскому П.И. Чайковский.
Татевский учитель предварил в своих прогнозах писателей, обидно называемых деревенщиками, которые через полстолетия после Рачинского станут бить тревогу о том, что угасание русской деревни привело к угасанию искусства, падению нравов в обществе, оскудению здоровых народных сил.
А чем созидались эти недюжинные народные силы? Трудом. Учебный день в школе Рачинского начинался с молитвы в 6 часов утра. После завтрака ребята, жившие одной дружной семьей, исполняли хозяйственные обязанности: привозили воду, кололи дрова, убирали школу, помогали кухарке готовить еду. С 9 часов до полудня продолжались уроки, а после обеда школьники отправлялись на прогулку в лес, зимой – кататься с горы. Вечерами Рачинский сам читал детям духовную литературу и мировую классику, затем продолжали чтение старшие ребята.
Рачинский, как и Лев Толстой, в своей учебной практике уделял большое внимание школьному сочинительству, учил детей писать стихи и рассказы. Для того чтобы развить мыслительные способности учащихся, татевский учитель придумывал задачи, используя картины церковного и сельского быта, знакомого крестьянским детям. К примеру, такие: «В течение февраля я прочел весь Ветхий Завет. Прочитывал я по 36 страниц в день. Сколько страниц в Ветхом Завете?» Или: «У меня было 15 руб. Хотел я купить на эти деньги 79 аршин ситца, но одной копейки не хватило. Сколько стоит аршин?» Точная наука превращалась для детей в живую игру. Такая увлекательная арифметика вызывает интерес и у сегодняшних учителей и учеников. Задачи и примеры, составившие статью «Арифметические забавы», публиковали в журнале «Народное образование», №3 за 1900 год. Книга Рачинского «1001 задача для умственного счета» выходила и до революции, и в советское время, переиздается она и сегодня.
Сельские дети лет десяти, приходившие в школу, знали нелегкий труд, с малолетства воспитывая младших сестер и братьев, помогая в домашнем хозяйстве, где работы хватало всем. «В школе же их ждала жизнь относительно привольная, где о них заботились старшие, – пишет Сергей Александрович, – ребенок приносит в школу чувство ответственности за свои поступки, осознание необходимости труда. Он приносит свое темное, но благоговейное понятие об учении как о ключе к тайнам молитвы жизни, вечной Божественной мудрости. Он, крестясь, целует первую книгу, которую дают ему в руки». Первые слова, которые дети учились писать, – не бессмысленные двусложные «мама мыла раму», а содержащие глубокую мысль и живительную силу: «Господи, милостив буди мне грешному».
По известным картинам ученика Сергея Александровича, замечательного художника Н.П. Богданова-Бельского «Устный счет в народной школе С.А. Рачинского», «Урок музыки», «Воскресное чтение», «У больного учителя» и многим другим, где изображены татевские ребятишки, можно видеть, с какой любовью и восхищением, как настойчиво и терпеливо овладевают они знаниями.
Рачинский одним из первых выступил за обучение девочек. «Будущие матери, – считал он, – должны быть утверждены в тех навыках и знаниях, которые они призваны передавать детям». Учитель добился открытия в Глуховской волости Бельского уезда двух женских школ – Шопотовской и Тарховской. Последняя особенно славилась своими мастерицами вышивания и кружевоплетения. В 1885 г. Рачинский стал попечителем женских училищ Бельского уезда.
В 17 лет выпускники школ, устроенных семьей Рачинских, сдавали специальный экзамен комиссии при средних учебных заведениях и получали звание сельских учителей. Сначала работали помощниками учителя, а затем старшими учителями. В 1890 г. в окрестных школах преподавало уже 40 учителей, подготовленных на этот нелегкий труд стараниями Рачинского.
«А посмотрите вот, в разных углах сидят ребята и читают. Что у них за книги? У большинства – духовные: Псалтирь, Часослов и до Фомы Кемлийского включительно», – писал соратник Рачинского и первый его биограф, учитель школы села Глухово Николай Горбов. Десяток школ, основанных Рачинским, и церквей, строившихся в Бельском уезде на средства Рачинских, Потемкиных, Баратынских, прекратили свое существование после революции, а в Великую Отечественную войну исчезли и села Глухово, Спас-Береза, Дунаево, где стоит еще остов огромной церкви, построенной по заказу ротмистра Алексея Стефановича Потемкина в 1767 г.
Каждое лето у Рачинского проводили его крестники – японцы, новообращенные в православие святителем Николаем Японским – земляком, современником Рачинского. Один из японцев Сергей Сеодзи вспоминал позже, как Рачинский подарил ему икону Преподобного Сергия Радонежского и томик Троицких листков в кожаном переплете с надписью золотыми буквами: «Дорогому моему крестнику Сергею Сеодзи».
Своих учеников Рачинский знакомил с творениями Глинки и Чайковского, а некоторые фрагменты их произведений звучали в Татевском храме. Церковным пением в Татевской школе руководили: сначала выпускник Смоленской духовной семинарии Л.Л. Розов, затем ученик школы М.О. Шалдыгин. Почти каждое лето заниматься с татевским церковным хором приезжал управляющий Придворной певческой капеллой в Петербурге Степан Васильевич Смоленский.
Пешие паломничества по святым местам русского православия также были введены в школьную практику учителем Рачинским. Учителя с детьми ходили из Татева за сотню километров в Нилову пустынь поклониться преподобному Нилу Столобенскому, жившему в начале XVI в., основателю знаменитого монастыря на Селигере. Многие из ребят в пути делали пейзажные зарисовки. Среди них был и будущий известный художник Н.П. Богданов-Бельский. В юности он расписывал татевский Троицкий храм и Софийскую церковь возле стекольного завода Ю.С. Нечаева-Мальцева.
Отрадно перечитывать сегодня в архиве Рачинских письма крестьян к своему барину, которого они именовали не иначе как «отец родной»: «Село Шопотово, 9 окт. 1878 г. Многоуважаемый и добрый Сергей Александрович, фисгармонию, полученную от Вас, я нашел более удобным поставить у себя в квартире; если же Вы этого не находите, то я по Вашем уведомлении перенесу ее в дом священника. Желаю Вам здоровья, остаюсь преданный Вам слуга Данилов». Рачинский помогал каждому крестьянину, получающему образование: кому дарил скрипку, кому костюм, кому давал рекомендации на государственную службу.
Сельский учитель, сохранивший добрые отношения со столичными корреспондентами, вел обширную переписку с преподавателями и учеными, с писателями и редакторами журналов и хорошо знал, «чем дышит» интеллигенция, оторванная от народной почвы. Поэтому первостепенной задачей считал необходимым учить учителей и священников из крестьянской среды.
Писатель Василий Ян, автор известной книги «Чингис-хан», побывал в Татеве и в 1899 г. писал в петербургской прессе: «Я глядел в задумчивые глаза этих людей, поднявшихся, вышедших из народной массы, но не порвавших ни одной из нитей, связывающих их с коренной народной силой, землей-матушкой, и мне было отрадно и тепло возле них. Казались невероятными и раздутыми все толки о вырождении великорусской народности: эти люди не собьются с дороги, не пропадут, с ними не оскудеет земля…»
«Золотой век» в черном переплете
Педагог-подвижник Рачинский – один из немногих, кто осознал назревавшую катастрофу крушения «старого мира» и взывал к тогдашнему образованному обществу: «Может быть, следует заменить учение о добрых нравах учением о нравах свободных, старое благочестие, поклонение недосказанному Богу – поклонением естественному человеку, этому внешнему выражению мировых сил, доступному нашему здравому смыслу? Нет! Из глубочайшего дна нашей души поднимается сознание того, что все эти новые учения, вся эта новая нравственность для человека, недаром бременящего землю, совершенно негодны…»
Рачинский не был ни славянофилом, ни западником, он старался все лучшее в Европе переложить на русскую почву и вывести на мировой уровень все достижения русской культуры. И это были не маниловские мечтания. Татевская школа в 1900 г. участвовала во всемирной выставке в Париже. Опыт школ Рачинского использовали в Англии и Японии, где служил святитель Николай Японский.
Задолго до революционного лихолетья профессор Рачинский в своих статьях и многочисленных письмах указывал на отстраненность образованных людей от народа, теплохладное отношение интеллигенции к православию, на пороки и отсутствие усердия самих священников. «Положение нашей Церкви опасно. Опасно оно не для самой Церкви – ее победоносная жизненность проявляется и теперь для всякого, кто имеет глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать. Оно опасно для тех, которые от нее отпали. Не тайным ли сознанием этой опасности объясняется позорное равнодушие нашей интеллигенции к делу образования нашего народа, ее торопливая жажда захватить внешнюю власть, за неимением внутренней. Спасти эту интеллигенцию от гибели, которую она себе готовит, могут только дружные усилия людей мыслящих и верующих, неустанная их работа на почве Церкви, на почве школы».
В последние годы жизни Рачинский часто бывал в Петербурге у обер-прокурора Священного Синода К.П. Победоносцева, они вместе трудились над разработкой Положения о церковно-приходских школах.
Ценя литературный дар и эстетический вкус С.А. Рачинского, к нему обращался за советами Лев Толстой, с которым связывало татевского затворника общее дело по устройству школ для крестьян. (Их духовные расхождения произойдут позже.) Толстой высылал Рачинскому рукописи своих романов с просьбой дать совет. И получал от татевского учителя такие суждения: «На этот раз буду говорить об Анне Карениной, хотя и о ней имею сказать Вам многое. Мне кажется, что она выше «Войны и мира». То же прозрение, та же искренность, и притом нечто новое – власть над собственным творчеством…»
В татевском доме Рачинских-Баратынских находилась обширная библиотека; картины и фамильные портреты, к которым позже добавились работы учеников Рачинского; хранились рукописные архивы друзей этих двух семей. Откроем хотя бы один том в черном переплете и перелистаем подлинные письма и рукописи К. Павловой, графини Е. Ростопчиной, Е.Ф. Тютчевой, письмо А.В. Кольцова князю В.Ф. Одоевскому, два письма И.С. Тургенева М.Н. Каткову, письма А.С. Хомякова и П.М. Леонтьева С.А. Рачинскому, письма М.И. Глинки В.Ф. Одоевскому, письма А.С. Даргомыжского, А.Ф. Львова, А.Н. Серова, графа М.Ю. Виельгорского, нотный автограф П.И. Чайковского с пометой «Из квартета, играного 16 марта 1871 г.», письма Н.А. Римского-Корсакова и М.А. Балакирева П.И. Чайковскому…
И быть может, это не в столицах творилась русская история, а в сельских усадьбах, в народе, собранном возле храма подвижниками и рачителями о земном Отечестве и Небесном.
Сегодня село Татево пустеет, потому что люди, которые еще два десятилетия назад засевали здесь льняные поля, работали на лесозаготовках в известном на весь Советский Союз Оленинском леспромхозе, сегодня вынуждены покидать свои села в поисках работы в больших городах. Не о таком положении своего народа мечтал просветитель С.А. Рачинский, когда на приходе Троицкой церкви в Татеве в 1890-е гг. значилось две тысячи человек, а сегодня в селе менее 300 жителей.
На полузаросшую луговицей дорожку, что ведет от школы имени Рачинского к Троицкой церкви с семейной усыпальницей, сыплется золото берез. Здесь когда-то проходили скромный учитель Рачинский, граф С.Д. Шереметьев, князья Голицыны, дочь поэта А. Дельвига и многие именитые люди «золотого века» русской культуры.
Этот уголок на границе Тверской и Смоленской областей дорог сердцу русского человека, подобно пушкинскому Михайловскому, блоковскому Шахматову или есенинскому Константинову. Но где сегодня найти таких тружеников и подвижников, как Рачинский?
Детские годы. Учеба и работа в Московском университете
Сергей Александрович Рачинский был родом из богатой помещичьей семьи Смоленской губернии. Родился он в 1833 году в родовом поместье, селе Татеве Бельского уезда. По матери был родным племянником поэта Баратынского. Детство его прошло в старой дворянской усадьбе. Когда Рачинскому исполнилось одиннадцать лет, семья переехала в Дерпт, а четыре года спустя - в Москву, где Сергей Александрович поступил в университет.
От матери он унаследовал набожность, и церковные впечатления оставили след в его чуткой душе. В первую свою прогулку по Москве в Троицын день он зашел в церковь Успения на Покровке. Высокий, прекрасный, ярко освещенный солнцем и украшенный березками и цветами храм остался в его памяти как первое светлое и счастливое воспоминание о Москве.
В течение года Рачинский готовился к экзамену и в шестнадцать лет поступил на медицинский факультет. На следующий год, испытывая влечение к естественным наукам, перешел вольнослушателем на естественный факультет. После сдачи магистерского экзамена он поступил в архив Министерства иностранных дел в качестве личного секретаря к А.Н. Муравьеву, автору «Писем о богослужении». Можно предположить, что близость к человеку, живущему церковной жизнью, оставила след в жизни Сергея Александровича.
В 1856 году, избрав своим предметом ботанику, он уезжает за границу готовиться к кафедре. Вернувшись, защитил магистерскую диссертацию, и его пригласили занять кафедру ботаники в Московском университете.
По своему уму и свойствам характера Рачинский занял видное место в московском образованном обществе. Особенно он сблизился со славянофилами, с которыми имел значительную общность интересов.
В 1866 году защитил докторскую диссертацию. В 1868 подал в отставку и до 1872 года вел светскую жизнь в Москве. Переехав в родовое имение в Татево, он почувствовал неудовлетворенность своей жизнью. Это был непростой период его жизни. Однажды он зашел в сельскую школу и попал на урок арифметики, который показался ему необычайно скучным. Сергей Александрович попробовал сам дать урок, стараясь сделать его интересным и живым. Неожиданно его жизнь обрела смысл и начала доставлять ему большую радость. Он стал сельским учителем. В 1875 году С.А. Рачинский построил прекрасное школьное здание, где с этого времени поселился и он сам.
Школа С.А. Рачинского в Татеве
Внешнее описание школы С.А. Рачинского и уклад жизни в ней описал Е. Поселянин в своей книге «Идеалы христианской жизни». Воспользуемся этим описанием 1 .
Школа, устроенная Рачинским, представляла собой большое деревянное одноэтажное здание с широкой террасой спереди. Небольшая двухэтажная пристройка заключала внизу две комнаты самого Рачинского, а верх отдали ученикам, занимавшимся иконописанием и живописью. Перед зданием трудами учителя и учеников был разбит большой красивый цветник. Стены террасы и столбы, поддерживающие навес, были украшены вьющимися растениями. Цветы наполняли террасу. В здании размещались столовая, кухня, общежитие, классная комната.
Просторная, светлая, с большими окнами классная комната была украшена множеством картин и рисунков из Божественной и русской истории, рисунками его учеников (среди них был известный в будущем художник Богданов-Бельский). Тут же висел большой снимок с изображения Богоматери работы Васнецова, находящегося в Киевском Владимирском соборе («Богоматерь, несущая миру спасение»). Эту репродукцию подарил школе сам художник.
На стенах висели таблицы с красивыми заставками и орнаментами, написанные крупным славянским уставом рукою самого Рачинского и заключавшие тропари двунадесятых праздников, догматики и другие молитвы и церковные песнопения. В переднем углу перед иконами теплилась лампада, и все иконы были увешаны чистыми расшитыми полотенцами. Одна из стен, почти совершенно стеклянная, размещала в себе комнатные растения и цветы. Прямо из класса была дверь в комнату Сергея Александровича. С балкона открывался красивый вид на окрестности Татева. Через дорогу были устроены сад и огород, в которых ученики сами сажали и выращивали себе разные овощи и ягоды.
Школа блистала чрезвычайной опрятностью и порядком, и все это поддерживалось учениками под наблюдением Рачинского. Дети сами мыли полы, выметали сор и пыль, рубили дрова, топили печи, таскали воду, ходили за провизией; только для приготовления обеда была старушка, являвшаяся единственной прислугой в школе и в школьном общежитии, в котором иногда набиралось до пятидесяти человек.
Родовитый барин Рачинский не только поддерживал в школе порядок наравне с учениками, но и принял на себя самую черную обязанность: он очищал с площади перед школьным зданием навоз, которого особенно много бывало после праздников и базарных дней, когда в церковь и село приезжало множество крестьянских подвод. Весь этот сор и навоз шел обыкновенно в школьные цветники и огороды.
С.А. Рачинский настолько отдал себя детям, что один из посетителей школы даже заметил: «Он был не только учителем своих учеников, мне кажется, мало будет назвать его отцом. Школа была его дом, школьники - его семья, для которой он работал, не покладая рук».
Татевские школьники никогда не оставались без надзора, с ними были или сам Сергей Александрович, или его помощник. Дверь в комнату директора никогда не запиралась, ни днем, ни ночью. Он был для учеников и учителем, и слугой, и воспитателем, и надзирателем. При такой отеческой нежности к ученикам он в то же время был с ними тверд, не потворствовал их слабостям и проступкам. Сердечное отношение к школьникам делало в большинстве случаев невозможными сами проступки. В случаях проявления дурного характера Рачинский стремился затронуть в детях чувство справедливости. Мелкие же проступки он старался не замечать.
С раннего утра до поздней ночи проводил Рачинский в своем ежедневном подвиге. В шесть часов дети, жившие в общежитии, вставали и шли на молитву. Здесь их уже ожидал Сергей Александрович. Он произносил начальный и заключительный молитвенный возглас, как это положено мирянам. Дежурный ученик читал положенные молитвы, они заканчивались общим пением. Затем следовал завтрак - хлеб с молоком, а в постные дни - с квасом. От завтрака до девяти часов производились хозяйственные работы: кто носил дрова в комнаты, кто воду, кто поливал цветы, кто убирал школу, кто отправлялся на помещичий двор за съестными припасами. Сергей Александрович в это время ходил здороваться со своей престарелой мамой.
С девяти начинались занятия до полудня, и сам Рачинский преподавал в старшей группе. В полдень был обед. Столовая служила для ребят и спальней - по стенам были устроены полати с отделениями для каждого мальчика. В этой комнате стояли два длинных стола с лавками по бокам. Во главе одного стола садился Сергей Александрович, а за другим - его помощник. Обед состоял из двух блюд - большей частью из щей или супа с мясом и каши. Посты строго соблюдались. По праздникам давали еще пироги и чай. Перед обедом и после него пели молитвы. Овощи к столу шли из школьного огорода.
Затем до двух часов было свободное время, зимой отгребали снег около школы, летом работали в огороде. Если Сергей Александрович по своей слабости не мог принять участие в работах, то он в это время переписывал ноты для школьного хора и рисовал для Татева или соседней школы молитвы, тропари и кондаки двунадесятых праздников с разноцветными заставками и орнаментами.
С двух часов до четырех шли уроки, в четыре ребята полдничали, затем отдыхали, играли на дворе или прогуливались, а с шести до девяти продолжались занятия. Решали арифметические задачи на устный счет, читали и заучивали лучшие и доступные крестьянскому пониманию произведения русской словесности. Бывали в это время и спевки.
Арифметические задачи, решаемые в уме, ученики особенно любили. Было заведено так, что сам Рачинский сидел или стоял в сторонке, а тот, кто решит написанную на большой черной доске задачу, подбегает к нему и шепчет на ухо ответ. Если решение верно, мальчик становится по правую руку учителя, если неверно - по левую. Желая поощрить наиболее смышленых детей, Рачинский оделял пряниками тех, кто быстрее всех шептал ему на ухо правильный ответ. Эти задачи были напечатаны в особой книжке «1001 задача для устного счета».
В девять часов вечера при непременном присутствии Сергея Александровича читали вечерние молитвы. В субботу и предпраздничные дни уроки оканчивались в двенадцать часов дня. После обеда производилась общая уборка здания школы, а потом ученики шли в баню и, вернувшись, все вместе пили чай. После чая сам Рачинский читал и объяснял очередное воскресное или праздничное Евангелие.
Церковные службы в Татевской церкви совершались торжественно и благолепно, пение было поставлено превосходно. Сергей Александрович выбирал лучшие образцы церковной музыки, которые и исполнялись с воодушевлением и искусством. После богослужения дети пили чай с пирогами, резвились, отдыхали, уходили к родным, а вечером обыкновенно занимались с Сергеем Александровичем решением устных задач.
Рачинский понял, что дети никогда не полюбят школу настоящим образом, если с ней будут связаны лишь воспоминания об упорном напряженном труде. Он знал, что в детских душах ярче запечатлеваются не будничные, обычные воспоминания, а воспоминания редкие, праздничные, необычные. Поэтому все радости праздничных дней, всю их особенность он тесно связал со школой и этим еще больше привязал к ней сердца крестьянских детей.
«Сельская школа» С.А. Рачинского
Свои наблюдения за крестьянскими мальчиками и русской душой вообще, свой богатый педагогический опыт С.А. Рачинский изложил в статьях, собранных впоследствии в одну книгу «Сельская школа», которая явилась итогом его жизни и творчества. С 1891 по 1899 годы книга выдержала четыре издания. За эту работу Сергей Александрович в 1891 году был избран в члены-корреспонденты по отделению русского языка и словесности Петербургской академии наук. В 1991 году «Сельская школа» переиздавалась в России с сокращениями.
С.А. Рачинский, говоря об особенностях сельской школы, одновременно размышлял об особенностях общественной жизни, основной чертой которой являлся разрыв между образованной частью общества и народом. Этот разрыв сказался и в области педагогической в несовпадении теоретических представлений о школе с ее реальным положением. «Читая наши педагогические руководства, - писал Рачинский, - прислушиваясь к толкам печати, беседуя о школах с представителями нашей интеллигенции, постоянно чувствуешь, что речь идет не о той сельской школе, в которой приходится нам трудиться, но о сельской школе вообще, о какой-то схеме, заимствованной из наблюдений над школами иностранными, преимущественно немецкими. Но та школа, которая возникает на наших глазах среди народа, глубоко отличающегося от всех прочих своим прошлым, своим религиозным и племенным характером, своим общественным составом, среди обстоятельств, беспримерных в истории, с этой схемой имеет очень мало общего» 2 .
Рачинский видит силу и слабость сельской школы в том, что она «возникает при весьма слабом участии духовенства, при глубоком равнодушии образованных классов и правительственных органов из потребности безграмотного населения дать своим детям известное образование». Из такого порядка следует, что преподавание в сельских школах не может иметь никакого направления, кроме данного теми же безграмотными родителями, что за ними не может быть иного контроля, кроме контроля тех же родителей. Но при всеобщем равнодушии к просвещению народа, при том, что религиозный элемент был введен в обучение только как уступка «невежественным требованиям простонародья», уровень сельских школ постепенно поднимался, и они приобретали все более религиозный, церковный характер благодаря тому, что на них воздействовало официально бесправное, безграмотное, но одно искренне заинтересованное в делах школы население. Это воздействие осуществлялось «медленным, почти бессознательным, но упорным давлением снизу - пассивным сопротивлением всему не подходящему к народному понятию о школе, выживанием негодных учителей, поощрением удовлетворяющих народным нуждам, неотразимым влиянием учащихся на учащих» 3 . Этот религиозный, церковный характер сельской школы обусловливает и другую особенность - резкое отличие ее учебных программ от программ всех иноземных школ.
В народном представлении грамотность всегда рассматривалась как ключ к Божественному Писанию, и Рачинский особенное внимание обращает на изучение церковнославянского языка. Когда новый ученик приходит в школу, «он приносит с собой приобретенное в семье чувство ответственности за свои поступки, за свое время, сознание необходимости труда, напряжения своих сил. От учителя зависит не дать заглохнуть этим драгоценным задаткам, но укрепить и направить их. Приносит он с собой и темное, но высокое и благоговейное понятие об учении как о ключе к тайнам молитвы, жизни вечной, Божественной мудрости. Он, крестясь, целует первую книгу, которую дают ему в руки» 4 .
Обращалось внимание и на церковное пение. Видя своих детей поющими в церкви, родители осознавали, что их чада не теряют на уроках времени даром.
Рачинский выделял еще одну особенность русской школы. Старшие ученики принимали новичков с радушием и лаской. По доброй домашней привычке с ними носились, нянчились. Мерзкий обычай немецкой школы, перешедший и в наши средние учебные заведения, - обычай дразнить и мучить новичков совершенно был чужд школе русской, каковой являлась лишь сельская школа. Заботливость старших о новичках составляла такую же характерную особенность нашей школы, как противоположная в школе немецкой. Эта заботливость проявлялась во всем: в играх, в работах, в постоянной помощи старших младшим в школьных занятиях. Она сопровождалась изумительным в детях терпением и умением обращаться с младшими, умением, которое было бы непостижимо, если бы мы не знали, что оно приобреталось вне школы ранней продолжительной практикой. И практика эта связана с тем, что едва ребенок стал твердо держаться на ногах, ему поручали нянчить младшего брата или сестру, возлагали ответственность за жизнь беспомощного дорогого существа. И эта забота, как полагал Рачинский, отражается в детях своей нравственной стороной, оставляет в их душе глубокое чувство жалости к беспомощным и малым, потому что она - не произвольное насилие, а горькая необходимость.
Скромное и ровное поведение учеников в сельской школе, их бодрое и веселое настроение Рачинский объясняет особенностями русского характера. «В нормальной крестьянской жизни нет места тем преждевременным возбуждениям воображения, тем нездоровым искушениям мысли, - пишет он, - которыми исполнен быт наших городских классов. Русский народ, вошедший в пословицу своим сквернословием, в сущности самый стыдливый народ в мире. Грязь в глазах русского человека есть грязь. Когда в нем проснется зверь, живущий в каждом человеке, он кидается ей. Но пока он трезв, пока он остается сам собой, он чист в мыслях и словах. Гаденькая, любезничающая грязноватость, проникшая из Франции в нравы нашего полуобразованного общества, в нашу литературу низшего разряда, глубоко ему чужда. Каждый крестьянский мальчик - такой еще не испорченный русский человек» 5 .
Рассматривая отношение детей к религиозным и нравственным предметам, Сергей Александрович отмечал, что оно обязательно такое же, как у их родителей, только более бессознательное и смутное. Соприкоснувшись с народной душой, он был изумлен ее красотой, идеализмом и высотой устремлений. «Та высота, та безусловность нравственного идеала, которая делает русский народ народом христианским по преимуществу, - писал С.А. Рачинский, - которая в натурах спокойных и сильных выражается безграничной простотой и скромностью в совершении всякого подвига, доступного силам человеческим; которая в натурах страстных и узких ведет к ненасытному исканию, часто к чудовищным заблуждениям; которая в натурах широких и слабых влечет за собой преувеличенное сознание своего бессилия и в связи с ним отступление перед самыми исполнимыми нравственными задачами и необъяснимые глубокие падения; которая во всяком русском человеке обусловливает возможность внезапных победоносных поворотов от грязи и зла к добру и правде, - вся эта нравственная суть русского человека уже заложена в русском ребенке. Велика и страшна задача русской школы ввиду этих могучих и опасных задатков, ввиду этих сил, этих слабостей, которые она призвана поддержать и направить. Школе, отрешенной от Церкви, эта задача не по силам. Лишь в качестве органа этой Церкви, в самом широком смысле этого слова, может она приступить к ее разрешению. Ей нужно содействие всех наличных сил этой Церкви, и духовных, и светских» 6 .
Не один раз учитель задавал своим ученикам вопрос: «Как бы желали провести свою жизнь?» Ученики охотно писали ответы. Ответы самые разнообразные - в зависимости от возраста, степени развития и сиюминутного настроения. Но в этих сочинениях замечательно частое повторение одного мотива, который, по мнению С.А. Рачинского, в любой школе, кроме русской, может явиться лишь как редкое исключение:
«Большинство мальчиков, внимательно относящихся к заданной теме, нарисовав себе жизнь, соответствующую их вкусам и наклонностям (по большей части хозяйственным; из земных благ самым желательным оказывается собственный кусок земли), заключают ее отречением от всего мирского, раздачей имущества бедным - поступлением в монастырь!
Да, монастырь, жизнь в Боге и для Бога, отвержение себя - вот что совершенно искренно представляется конечной целью существования, недосягаемым блаженством этим веселым, практическим детям. Эта мысль не могла им быть навязана учителем, нимало не сочувствующим нашим современным монастырям. Монастыря они и не видали. Они разумеют тот таинственный, идеальный, неземной монастырь, который рисуется перед ними в рассказах странников, в житиях святых, в собственных смутных алканиях их души» 7 .
Религиозный характер присущ русской школе, он постоянно вносится в нее самими учениками, ибо она - школа христианская. Христианская потому, что дети ищут в ней Христа, и основная задача народно-школьной педагогики - сделать из детей добрых христиан.
Вопрос о школе, в понимании Рачинского, есть вопрос об основах и устоях духовной жизни и культуры, вопрос выбора и единства.
«Дело народной школы, - пишет он, - шире и глубже, чем всякая общественная деятельность. Для того, чтобы осилить его, нам нужно совершить внутренний подвиг. Нужно нам выйти из того лабиринта противоречий, в который завела нас вся наша внутренняя история нового времени - совместное расширение нашего умственного горизонта и сужение кругозора духовного, совместное развитие у нас европейской культуры и крепостного права. Внешний узел разрублен. Пора разрубить внутренний.
Достаточно мы жаловались на то взаимное непонимание, на то полное отчуждение, ту бездну, которая отделяет у нас массу народа от образованных его слоев и тормозит все отправления нашей будничной жизни, поражая бессилием все наши благие начинания, направленные к ее устройству. Достаточно мы оплакивали тот роковой разрыв, который составляет суть нашей внутренней истории нового времени и, однако, не мешал в великие минуты этой истории нашему полному единению. Пора нам вспомнить, что у нас под ногами есть общая почва, и твердо и сознательно встать на нее. Пора сознать, что настало время взаимодействия, благотворного для обеих сторон, не того мгновенного, случайного взаимодействия и единения, которое вызывается событиями чрезвычайными, а взаимодействия постоянного, ежедневного. Почва этого взаимодействия, этого единения - Церковь; орудие его - школа и, по преимуществу, школа сельская... Над всеми неравенствами, созданными историей, царит великое равенство перед Богом. Сознать это равенство, терпеливо, упорно бороться против всего, что затемняет его, против невежества масс, в котором мы сами виновны, против собственного высокомерия, отнимающего у нас и то, что сумели сохранить эти темные массы, - это долг всякого мыслящего христианина, долг, грозно напоминаемый нам обстоятельствами настоящего времени» 8 .
По замечанию протоиерея Георгия Флоровского, Рачинский звал возвращаться в Церковь, чтобы там как меньшего, но лучшего брата встретить народ, который отсюда еще не ушел и хочет здесь возрасти и жить. Делая скромное, повседневное, практическое школьное дело, Рачинский понимал его сокровенный смысл. С практической сдержанностью он остерегался торопливых обобщений, преждевременного максимализма. Он зорко глядел и четко обозначал главную цель - воцерковление русской души через воцерковление школы.
Рачинский всегда подчеркивал, и для него это было самоочевидным, что каждая школа есть живое и творческое дело, соборное сотрудничество и взаимодействие учащих и учащихся. И потому вопросы формы обучения и учебных программ с его точки зрения имели второстепенное значение. Их нельзя решить наперед. Жизнь школы прежде всего зависит от ее участников, от личностей ее руководителей и наставников. И в этом вся трудность школьного вопроса. В общем виде и наперед можно и достаточно определить только основные задания и приемы. Все остальное отпускается на волю творческого почина. 9
Учительский состав народной школы
Вопрос об учительском составе народной школы для Рачинского один из основных, и он неоднократно со вниманием останавливается на нем. По его определению, «учительство в русской школе не есть ремесло, но призвание, низшая ступень того призвания, которое необходимо, чтобы сделаться хорошим священником» 10 . Но одним учителем, по мнению Рачинского, не исчерпываются учебные силы школы. Рядом с ним во всякой школе, заслуживающей название нормальной, действует законоучитель - священник, и школьное дело должно быть осуществлением учительского призвания Церкви. Из среды духовенства выделяется постепенно возрастающее меньшинство священников, преданных делу народного образования, видящих в нем необходимое дополнение своей пастырской деятельности. «Благо той школе, - восклицает Рачинский, - которая обладает таким законоучителем! Она не умрет, какие бы ее ни постигли внешние и внутренние невзгоды. Она пустит и глубокие корни, и широкие ветви» 11 . Священник в школе - не только учитель, но пастырь и духовник. Рачинский напоминает, что в таинстве священства «в числе других даров Духа Святого сообщается и благодать наставления в вере» 12 . Вокруг священника должен собираться остальной учительский состав: «Хороший священник - душа школы; школа - якорь спасения для священника» 13 .
Школа должна принять характер приходской школы, ибо «за приходом, после деревни, остается значение единственного действительно живого союза в нашем сельском быту», и притом союза духовного. Церковность школы Рачинский понимает более широко, это характеристика ее внутреннего строя, ее духа. Церковная школа - это, в первую очередь, школа благочестия и добрых нравов. Поручаться школа должна священнику, но вместе с тем, став приходской, она приобретает характер церковный в широком смысле этого слова и становится делом всего сельского населения, без различия состояния и сословия. Школа оживает только тогда, когда вокруг нее создается атмосфера, в которой можно насаждать благочестие, добрые нравы и христианскую жизнь. И этим определяется центральное место в процессе обучения Закону Божию. Рачинский подчеркивает, что классное изучение Закона Божия должно сопровождаться практическим участием школьников в богослужении в качестве чтецов и певцов. С этим связано преподавание в школе церковнославянского языка и церковного пения. Рачинский подчеркивает воспитательный смысл церковнославянского языка. Этот язык открывает доступ к сокровищам духовным - к Священному Писанию, к богослужебным книгам. Обучение грамоте имеет новый и живой смысл, если его начинать со славянской грамоты: «Ребенок, приобретший в несколько дней способность писать "Господи, помилуй" и "Боже, милостив буди мне грешному", заинтересовывается делом несравненно живее, чем если вы заставите его писать: оса, усы, Маша, каша» 14 . Наряду с чтением Нового Завета необходимо чтение Псалтири, священной книги, любимой народом.
Содержание образования в начальной сельской школе Рачинский ограничивает русской грамотой и арифметикой целых чисел. Понимая невозможность усвоения слишком большого объема знаний, он делает упор на образование и приобретение практических навыков и умений. На уроках русского языка школьники при четырехлетнем курсе должны достигнуть следующего: 1) уметь говорить без ошибочных местных оборотов и речений; 2) уметь читать с полным пониманием доступную им по содержанию прозу и стихотворения пушкинского периода; 3) уметь написать при должном внимании без ошибок против русского языка и правописания то, что бывает нужно писать в крестьянском быту: родственное письмо, прошение, условие. Перечень предлагаемой для чтения литературы позволяет судить о том, что этот объем не так уж и мал. К творениям Пушкина и Гоголя он присоединяет из русских «Семейную хронику», «Князя Серебряного», исторические романы Лажечникова, Загоскина. Из всемирной литературы - Гомера, исторические драмы Шекспира, «Потерянный рай» Мильтона. Он исключает практически весь послепушкинский период. Первая причина этого - обремененный иностранными словами язык и сложный стилистический строй. Вторая причина - «весь гоголевский период русской литературы остается и останется не доступным русскому народу. Он не более как яркое отражение переходного состояния русского, отчасти европейского общества, отражение таких внутренних процессов его сознания, которые совершались лишь в верхнем его слое, которые не имеют ни общечеловеческого, ни мирового значения» 15 . С особым благоговением и вдохновением Рачинский говорит о произведениях Пушкина, начиная с его сказок и кончая «Борисом Годуновым». «Его творчество, - пишет он, - это всемогущий талисман, сразу раздвигающий вокруг всякого грамотного тесные пределы времени и пространства, в которых до тех пор вращалась его мысль» 16 .
Дальнейшее расширение программы без соответствующего улучшения и усиления учащего персонала и без достаточного удлинения учебного времени, по мнению Рачинского, представляет опасность. Удлинение учебного времени зависит от учителя и законоучителя. Если обучение в школе поставлено исправно, родители охотно оставляют в ней детей не только на четыре года, но и на пять, шесть лет: «Как только родители уверуют в школу, убедятся, что она сообщает прочную практически приложимую грамотность, церковную и гражданскую, навык к быстрому и точному счету, что она учит детей молитве и страху Божию, школа смело может расширить свой учебный курс и по времени, и по содержанию» 17 .
Следует, по мнению Рачинского, выяснить, в каком порядке и в какой постепенности могут быть введены новые предметы. На первое место он ставит церковное пение. Затем желательно введение арифметики дробных чисел и элементарной геометрии. Геометрия - первый новый предмет, подготавливающий к введению географии, без которой невозможно преподавание истории. На геометрию стоит обратить особое внимание - она имеет множество применений (техническое рисование, геодезия, строительные и художественные ремесла), приводит в действие те умственные способности ребенка, которые не затрагивают другие предметы. Расширение программы школы ведется с учетом связи и взаимовлияния учебных предметов. Рачинский учитывал, выражаясь языком современной педагогики, «межпредметные связи». Говорит он и о развивающем обучении.
Преподавание отечественной истории в школе затруднено по двум причинам. Первая - сведения по этому предмету должны быть точны и обильны, а следовательно, преподавать его должен исключительно образованный учитель, которого не каждая школа в состоянии иметь. Вторая - взгляды наших историков на значение самых основных моментов русской истории расходятся почти диаметрально, и такое разногласие отражается в нашей популярной и детской литературе. В этом хаосе трудно разобраться не только ученикам сельской школы, но и учителю.
Расширение общеобразовательного курса возможно, если вводится то, что по силам учебному персоналу и что может уложиться в местные сроки. Рачинский предлагает расширение курса другого рода. Он говорит о «распространении у нас, путем сельской школы, сведений и умений технических, об основании школ ремесленных, земледельческих, доступных нашим крестьянским детям» 18 .
Подводя итоги своих рассуждений о сельской школе, С.А. Рачинский рисует портрет заурядного ученика школы и показывает, чем он отличается от своих безграмотных односельчан: во-первых, более правильной речью - с этим связано точное понимание речи образованных классов, письменной и литературной речи; во-вторых, умением писать письма и деловые бумаги; в-третьих, способностью читать для своей забавы, для своего поучения и назидания. Самое важное, по мнению Рачинского, - это то искреннее благочестие, тот интерес к вопросам веры и духа, который вынесли из дома и внесли в сельскую школу ее ученики. В школе эти качества становятся сознательнее и глубже, они оказываются могучими будильниками ума и впоследствии поддерживают те навыки и знания, которые приобретены детьми во время обучения. Духовная жажда становится для них главным побуждением не только к чтению, но и к писанию, находящему в их быту так мало постоянных практических приложений. В свободные минуты они с величайшей охотой переписывают молитвы, духовные стихотворения, отрывки церковно-назидательного содержания. Понимание церковнославянского языка, знакомство с богослужением, способность участвовать в нем пением или чтением привязывают их к Церкви. 19
Не отрицая возможности для способных мальчиков продолжить свое образование в средних и высших учебных заведениях, Рачинский спешит прибавить, что «в большинстве случаев крестьянский мальчик может только проиграть от помещения в наши средние учебные заведения. Окончательный, бесповоротный разрыв с крестьянской средой, неизбежный при таком шаге, редко вознаграждается приобретением истинного образования... Наши средние учебные заведения, отчасти и высшие, все более становятся рассадниками не просвещения, а чиновничества... Знания, приобретаемые в них, в глазах учащихся и их родителей - ничто. Все дело в дипломе, в служебных правах» 20 . В рассуждениях Рачинского о дальнейшем образовании сельских школьников прослеживается не высказанная им мысль о том, что сельская школа есть школа окончательная. И это мнение основано на стремлении сохранить внутренний духовный мир своих учеников в неповрежденности. Вся русская школа в его время, да и в наше тоже, имеет другой стиль, насыщена другим духом, не народным и не церковным. При этом продолжение образования всегда означает отрыв от быта, от семьи, переход в мир «господ». В этих условиях он предлагает разные варианты продолжения образования, среди которых называет подготовку фельдшеров при земских больницах, учебу у опытных землемеров, у иконописцев при монастырях. 21
С.А. Рачинский не формулирует ясно своих представлений о системе образования в России, но, считая сельскую школу единственной школой для сельских детей, он ее рассматривает и как первую ступень школ единого типа и духа, включающих средние и высшие учебные заведения под покровительством Православной Церкви.
Последние годы жизни С.А. Рачинского
Семнадцать лет продолжалась напряженная работа, для которой Рачинский не жалел своего здоровья и жертвовал всеми своими материальными ценностями, отказывая себе решительно во всем. В 1892 году умерла его мать, и он по слабости своего здоровья переселился в барский дом, приходя в школу только на уроки. Рачинский до конца своей жизни руководил весьма сложным школьным миром, разросшимся вокруг Татева. В 1896 году в школах, которые он содержал на свои средства и где под его руководством преподавали его ученики или выбранные им учителя, было около тысячи учащихся.
Заслуги С.А. Рачинского перед русским просвещением были признаны совершенно исключительным образом. Высочайшим рескриптом от 14 мая 1899 года он именуется «Почетным попечителем церковноприходских школ IV благочиннического округа Бельского уезда Смоленской губернии». Ему была назначена пожизненная пенсия, которую он употребил на постройку новых школ.
2 мая 1902 года С.А. Рачинскому исполнилось шестьдесят девять лет. Утром он встал, как обычно, а в девять часов утра, после кофе, прилег отдохнуть, как часто это делал в последнее время, заснул и более не просыпался. 22
Архимандрит Георгий (Шестун), доктор педагогических наук, профессор, академик РАЕН, заведующий межвузовской кафедрой православной педагогики и психологии Самарской Православной Духовной семинарии, настоятель Заволжского монастыря в честь Честного и Животворящего Креста Господня, настоятель Троице-Сергиева подворья г. Самары
Надворный советник.
Предки
В возрасте 15 лет Сергей Рачинский поступил на медицинский факультет Московского университета. Проучившись здесь два года, перевёлся на естественное отделение физико-математического факультета , который окончил в 1853 г.
После окончания университета он недолго служил в Архиве иностранных дел, затем в 1856 году уехал в Европу, продолжая учиться в известных университетах Германии. Возвратившись из-за границы, защитил диссертацию по теме «О движении высших растений», получил звание магистра и стал руководителем кафедры физиологии растений в Московском университете . В 24 года за крупное сочинение «О некоторых химических превращениях растительных тканей» ему была присуждена учёная степень доктора ботаники.
В 1861 г. С. А. Рачинский и Я. А. Борзенков перевели и издали «Физиологию обыденной жизни» Г. Г. Льюиса. В 1864 г. в переводе С. А. Рачинского впервые появилось на русском языке «Происхождение видов» Чарльза Дарвина .
В университете Рачинского любили и студенты и преподаватели за обширную и бескорыстную общественную деятельность. Он был членом попечительского комитета о бедных студентах, его избирали судьёй университетского суда, он оказывал материальную помощь бедным особо одарённым студентам. Начиная с 1861 г. адъюнкты Сергей Александрович и его брат Константин Александрович (1838-1909?) Рачинские «изъявили желание жертвовать ежегодно из своего жалованья каждый по 500 руб. серебром на отправление за границу для усовершенствования в математических и естественных науках молодых людей по назначению физико-математического факультета». На эти средства в 1862 г. был командирован за границу будущий известный физик Александр Григорьевич Столетов (1839-1896).
С. А. Рачинский также успешно практиковал лечение заикания с помощью чтения старо-славянских текстов и церковного пения. Им написана работа «Заикание и церковно-славянское чтение», вошедшая в знаменитую книгу «Сельская школа».
Победоносцев К. П. писал о нём императору Александру III в 1883 г.:
«Вы изволите припомнить, как несколько лет тому назад я докладывал Вам о Сергее Рачинском, почтенном человеке, который, оставив профессорство в Московском университете, уехал на житьё в своё имение, в самой отдалённой лесной глуши Бельского уезда Смоленской губернии, и живёт там безвыездно вот уже более 14 лет, работая с утра до ночи для пользы народной. Он вдохнул совсем новую жизнь в целое поколение крестьян… Стал поистине благодетелем местности, основав и ведёт, с помощью 4 священников, 5 народных школ, которые представляют теперь образец для всей земли. Это человек замечательный. Всё, что у него есть, и все средства своего имения он отдаёт до копейки на это дело, ограничив свои потребности до последней степени»
Важно отметить, что первые сельские школы для крестьянских детей в имениях Боратынских и Рачинских были основаны женскими представительницами этих родов. Сергей Рачинский присоединился к уже существовавшему явлению и поднял его на более высокий уровень.
Самая первая школа была открыта отцом - Александром Антоновичем, майором в отставке. Во время службы в Петербурге он был дружен с А. А. Дельвигом , общался с поэтами пушкинского круга и будущими декабристами. Александр Антонович положил начало богатейшему татевскому архиву и библиотеке. В 1861 году он построил школу для крестьянских детей, сделав её попечителями старшего сына Владимира и дочь Варвару, которые и стали в ней первыми учителями. В ней позднее начал учительствовать Сергей Александрович. В 1871 году открылось народное училище в селе Сергиевка Вяжлинской волости Кирсановского уезда Тамбовской губернии, учредительницей и попечительницей которого стала двоюродная сестра Сергея Александровича - Софья Сергеевна Чичерина (урождённая Боратынская). К 1891 году в училище насчитывался 91 ученик, среди которых был будущий архиепископ, православный подвижник, миссионер, духовный писатель Вениамин (Федченков) , выходец из семьи бывших крепостных крестьян Боратынских.
Сергей Александрович Рачинский был человеком разносторонних знаний и интересов, занимался литературным творчеством. Вместе с сестрой Варварой Александровной издал «Татевский сборник » с ценнейшими материалами: письмами, рисунками, стихами, которые хранились в имении, Е. Баратынского, В. Жуковского, А. Фета, П. Вяземского. Написал талантливые статьи о литературе, живописи, музыке. Сотрудничал с журналом «Сельская школа» и сочинил два сюжета для опер Чайковского, которые остались невоплощёнными.
В школьной художественной мастерской Рачинский сам проводил занятия по живописи, черчению и рисованию. Здесь же давал уроки его родственник, художник Э. А. Дмитриев-Мамонов . Во время посещений Татева со школьным хором занимался С. В. Смоленский , музыкант, известный руководитель Придворной певческой капеллы . Он же вёл отбор лучших певцов из школы для учёбы в хоре Синодального училища.
14 мая 1899 г. Николай II писал в Высочайшем рескрипте на имя Сергея Рачинского:
«Школы, вами основанные и руководимые, состоя в числе церковно-приходских, стали питомником в том же духе воспитанных деятелей, училищем труда, трезвости и добрых нравов и живым образцом для всех подобных учреждений. Близкая сердцу Моему забота о народном образовании, коему вы достойно служите, побуждает Меня изъявить вам искреннюю Мою признательность. Пребываю к вам благосклонный Николай»
В 1891 году Академия наук избрала С. А. Рачинского своим член-корреспондентом.
Многие выпускники университетов приезжали в Татево, чтобы поработать под его руководством. Прошли «школу Рачинского» известные педагоги-учёные Н. М. Горбов , В. А. Лебедев, учителя А. Д. Воскресенский, А. Голицын.
С 1878 г. школа имела статус церковно-приходской. В 70-80-е гг. XIX в. - четырёхгодичная, а в 1898 г. - шестилетняя. До 1924 г. носила имя своего основателя Сергея Александровича Рачинского, затем его имя, как и заслуги были забыты на десятилетия. После Великой Отечественной войны школа получила статус средней общеобразовательной. В 1998 г. школе было возвращено имя С. А. Рачинского. С 1974 года при школе действует краеведческий музей. Благодаря работе местных жителей под руководством директора Татевской школы Л. А. Али-Заде в 2000 году музей получил статус муниципального краеведческого музея имени Н. П. Богданова-Бельского.
Умер Сергей Александрович 15 мая 1902 года, в день своего рождения, на руках Аркадия Аверьяновича Серякова (он изображён на картине Богданова-Бельского «У больного учителя»), одного из учеников и преемников, которому завещал продолжать дело его жизни. Позже А. А. Серяков (1870-1929) стал руководителем Татевской народной школы, его внучка и правнучка также преподавали в Татевской школе.
Похоронен С. А. Рачинский в Татево в семейном склепе.
Память и история
- В Татево до сих пор существует школа, основанная С. А. Рачинским и теперь носящая его имя. Кирпичное здание школы построено в 1907 году, но уже после смерти учителя.
- По свидетельству Л. Ю. Стрелковой, воспитанницы школы и автора историко-педагогического описания деятельности школы в Татево, в конце 1920-х годов усадьба была разграблена, останки были выброшены из фамильного склепа, на мраморных надгробиях ковали железо, были разорены пруды и садово-парковый ансамбль усадьбы.
- Советские историографы утверждали, что при отступлении в марте 1943 года немцы выломали и вывезли паркет из дворянского дома Рачинских, а сам дом взорвали. Вывезли также могильные плиты из фамильной усыпальницы. Почти полностью был вырублен парк с редчайшими растениями, выращенными здесь С. А. Рачинским. [ ]
- В Татево был устроен немецкий военный госпиталь и немецкое военное кладбище (не сохранилось).
- По некоторым данным, в школе Рачинского до монашества работала матушка Екатерина (графиня Евгения Борисовна Ефимовская), первая настоятельница Леснинского Свято-Богородицкого монастыря (женская обитель во Франции). Школа Леснинского монастыря во многом была продолжением дела Рачинского.
- В школе 15 лет учительствовал Филипп Никитич Никитин. Умер в 1907 в возрасте 46 лет. Похоронен в с. Татево.
- Струнный квартет № 1 Чайковского (Квартет № 1, ре мажор), в четырёх частях (сочинён и инструментован в феврале 1871 года в Москве) посвящён С. А. Рачинскому, с которым Чайковский познакомился в Артистическом кружке.
Знаменитые ученики школы Рачинского
- Николай Петрович Богданов-Бельский (1868-1945) - выдающийся русский художник , ученик до весны 1882 года, один из трёх юношей, устроенных в иконописную мастерскую при Троице-Сергиевой лавре.
- Тит Никонов - русский художник , портретист, ученик до весны 1882 года, затем был устроен в иконописную мастерскую при Троице-Сергиевой лавре. Окончил школу художеств. Т. Никонов был из зажиточной крестьянской семьи; художественные способности у него проявились рано. Особенно легко ему давались изображения лиц, фигур людей, но похвалы от учителей ему доставались редко, потому что С. А. Рачинский заметил в нём нетерпение, желание достигнуть быстрого результата без кропотливого труда. Однако благодаря воспитанному в нём трудолюбию Т. Никонов окончил школу художеств и стал портретистом. Известен гипсовый медальон с профилем Рачинского его работы. Василий Ян сообщает, что «Другой - оказался неудачником». Другой источник сообщает, что Т. Никонов после женитьбы не стал продолжать обучение. Сведений о его дальнейшей судьбе нет.
- Иван Петерсон - русский художник , обрусевший латыш, ученик до весны 1882 года, затем был устроен в иконописную мастерскую при Троице-Сергиевой лавре. И. Петерсон стал хорошим иконописцем, писал также и портреты. После её окончания И. Петерсон работал учителем рисования в Ново-Александровской школе Новиковых в Козловском уезде Тамбовской губернии, но умер очень молодым.
- И. Л. Богданов - инфекционист, доктор медицинских наук, член-корреспондент АМН СССР.
- Александр Петрович Васильев (1868-1918) - протоиерей , духовник царской семьи, пастырь-трезвенник, патриот-монархист.
- Николай Михайлович Синёв (1906-1991) - доктор технических наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники РСФСР, в 1961-1991 - заместитель председателя государственного комитетата СССР по использованию атомной энергии, лауреат Сталинских и Государственных премий (1943, 1951, 1953, 1967).
- Николай Степанович Третьяков (1873-1942) - преподаватель в московской школе, Малаховской гимназии, Московском университете им. А. Л. Шанявского; ставил постановки в детском народном театре; создал музей детского творчества, занимался педагогической работой и детским художественным воспитанием совместно с В. Д. Поленовым , С. А. Рачинским, Н. В. Гиляровской.
Основные работы
- 1881 - «Заметки о сельских школах»
- 1882 - «Народное искусство и сельская школа»
- 1888 - «Из записок сельского учителя»
- 1891 - «Сельская школа»
Пособия по математике:
- «1001 задача для умственного счёта»,
- «Арифметические забавы»
- «Геометрические забавы».
Галерея
Могила С.А. Рачинского в Татево
Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Руины усадьбы Рачинских в Татево
Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Татевская средняя школа им. С.А. Рачинского
Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Троицкий храм в селе Татево, в ограде похоронены представители рода Рачинских
Напишите отзыв о статье "Рачинский, Сергей Александрович"
Примечания
Литература
- Фаермарк Д. С. Задача пришла с картины: (О картине Н. П. Богданова-Бельского «Устный счёт » и педагоге-просветителе С. А. Рачинском). - М .: Наука , 1974. - 160, с. - (Из истории мировой культуры). - 90 000 экз. (обл.)
- С. А. Рачинский и Татево / Смоленский С. Воспоминания: Казань. Москва. Петербург. - М.:Языки славянской культуры. 2002. - 688 с. - С. 401-423
- Соловьёв И. С. А. Рачинский. Татевская школа: Док. очерки / Худож. В. М. Веселов; Фот. В. Н. Крылова. - Тверь: Твер. обл. кн.-журн. изд-во: Твер. обл. тип., 2002. - 160 с.: ил. - (Имена в истории края)
Ссылки
Отрывок, характеризующий Рачинский, Сергей Александрович
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.
Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог"ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг"ом Ег"молов в немцы пг"осился. Тепег"ь авось и г"усским говог"ить можно будет. А то чег"т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г"ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог"ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг"ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г"ад, князь, очень г"ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг"ог"ву их; дайте мне пятьсот человек, я г"азог"ву их, это вег"но! Одна система – паг"тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег"а, – говорил Денисов, – что я г"азог"ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г"одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
«Из доброго сокровища сердца своего» (Составитель И. Ушакова)/ Нижний Новгород: "Родное пепелище", 2013. - 224с., 8 с. ил.
Имя русского педагога-просветителя Сергея Александровича Рачинского (1833 – 1902) становится все более почитаемо в нашей стране. Ибо его трудами положено начало педагогики для народной школы, закрепленное немалой практикой. Его стараниями воссозданы Общества трезвости, в которые к началу XX века вступили десятки тысяч человек по всей стране.
Это к С.А. Рачинскому обращались за советами Лев Толстой и Василий Розанов, Пётр Чайковский и Константин Победоносцев. Его, сельского учителя, благодарили за подвижнический труд императоры Александр III и Николай II. Его учениками были выдающийся художник, певец крестьянских детей Николай Богданов-Бельский, известный петербургский священник, законоучитель царских детей Александр Васильев и еще десятки учителей и священников, потрудившихся для своего народа.
С.А. Рачинский окончил естественный факультет Московского университета, два года, готовясь к кафедре, работал у Германа Шахта в Берлине и у профессора Маттиаса Якоба Шлейдена в Йене. После защиты магистерской диссертации «О движении высших растений», в 1859 г. первым возглавил кафедру физиологии растений в Московском университете, а в 1866 г., защитив докторскую диссертацию «О некоторых химических превращениях растительных тканей», стал ординарным профессором университета.
Тогдашнее окружение Рачинского, собиравшееся в его московском доме на Малой Дмитровке: Ференц Лист и Петр Чайковский, Каролина Павлова и Лев Толстой (позднее сын Льва Толстого Сергей Львович женился на племяннице Рачинского Марии Константиновне). В литературном салоне Н.В. Сушкова Рачинский встречался с Федором Тютчевым и Константином Аксаковым. П.И. Чайковский работал над операми «Мандрагора» и «Раймонд Люллия» по сценариям Рачинского. Сельскому учителю великий композитор посвятил свой «Первый струнный квартет».
В 1872 г. Рачинский навсегда вернулся в родовое имение Татево и до конца дней своих не оставлял забот и попечений об устройстве школ для крестьянских детей.
Рачинского, ученого мирового уровня и любимца светских обществ Берлина и Веймара, крестьяне Бельского уезда называли «отец родной», ибо своей любовью и заботой о «малых сих» он исполнял основные заповеди Отца Небесного. Семьей Рачинских было открыто по уезду около тридцати школ для крестьян, многие из них были с интернатами. В лечебницы, устроенные Рачинскими крестьяне желали попасть уже затем, что там их не только лечил фельдшер, но и осуществлял духовное водительство священник.
Свое великолепное образование, потрясающие знания во многих областях науки и искусства Рачинский перенес в сельскую школу Татева. Он сам преподавал арифметику и грамматику, музыку и рисование, читал с детишками местных деревень мировую классическую литературу. Его мысль «…если народ погрязнет в невежестве, то позор и проклятие нашему мертвому образованию» прозвучала более чем пророчески.
Школа С.А. Рачинского выполняла задачи единые с Русской Православной Церковью: образовать человека, то есть вернуть его к тому Образу Божьему, по которому человек создан. Обучение детей Закону Божьему и церковному пению, толкование Священного Писания и Псалтири, пешие походы в Нилову пустынь были для детей не навязываемыми дисциплинами, но естественным продолжением жизни, только уже осмысленным.
Предки Рачинского – польские дворяне – триста лет назад перешли в подданство русскому царю, верой и правдой послужили России в Отечественную войну 1812 года. Сергей Александрович Рачинский служил уже своим талантом ученого, педагога и литератора. Он осознавал важность обучения учителей и священников из крестьянской среды. Ибо, зная и научный, и культурный, и церковный мир России, Рачинский не мог не видеть нравственное разложение предреволюционной «интеллигенции».
В нынешнее время, когда размывание культуры и падение нравов принимают еще более угрожающие формы, статьи и обращения С.А. Рачинского, собранные в данной книге «Народное искусство и сельская школа», «Письма к духовному юношеству о трезвости» и другие – это прямое обращение к нам для того, чтобы нас уберечь от ложных путей и соблазнов.
Нет, кажется, такой области – культурной и социальной, – которую бы не отметил Рачинский в своих «записках», не указал на ошибки и пути исправления. К примеру, ученый был озабочен тем, что угасает народная песня, собирал остатки этого почти утраченного ныне искусства. И только сейчас мы понимаем, что русская песня была иммунитетом народа.
Учитель Рачинский настаивал на необходимости изучения в школах церковнославянского языка для более легкого усвоения русского языка. Об этом же пишет наш современник иерей Александр Шумский, клирик храма Святителя Николая в Хамовниках: «Русский язык – это древо, усыпанное драгоценными плодами, а корневая система, дающая жизнь древу русского языка – это церковнославянский язык, который незримо и тихо все время животворит древо, питает его плоды живой водой Божией благодати. Без живого церковнославянского языка, хранимого Церковью, русский язык мгновенно умрет».
Сельский учитель Рачинский один из немногих, кто осознал назревающую катастрофу крушения «старого мира» и взывал к тогдашнему образованному обществу: «Может быть, следует заменить учение о добрых нравах учением о нравах свободных, старое благочестие, поклонение недосказанному Богу поклонением естественному человеку – этому внешнему выражению мировых сил, доступному нашему здравому смыслу? Нет! Из глубочайшего дна нашей души поднимается сознание того, что все эти новые учения, вся эта новая нравственность для человека недаром бременящего землю, совершенно негодно…».
Рачинский ушел из жизни 2 мая 1902 года (ст.ст.). На его погребение съехались десятки священников и учителей, ректоры духовных семинарий, писатели, ученые. За десятилетие перед революцией о жизни и деятельности Рачинского было написано более десятка книг, опыт его школы использовался в Англии и в Японии. Но еще больший интерес к трудам педагога-просветителя возникает сегодня, в начале XXI века, поскольку многим видится в них основательность и правда.
В собранной мною книге нет материалов о Рачинском современных авторов, поскольку они составили бы отдельный том исследований: по музыкальному искусству и практике трезвеннической жизни, по педагогике и ботанике... Работы самого Рачинского включены в книгу лишь частично, как залог будущего полного издания сочинений педагога-подвижника. Но и в отрывках работ читатель найдет прекрасные образцы художественного и публицистического слова. Книга Рачинского «Сельская школа» переиздавалась четырежды. За этот труд Академия наук в 1891 году избрала Рачинского членом-корреспондентом по отделению русского языка и словесности.
Одну из наиболее интересных и всеобъемлющих разделов книги составляют письма Рачинского к одной из самых противоречивых фигур на переломе веков – религиозному философу Василию Розанову. В каждом из этих писем мы видим широту познания и понимания действительности, которою обладал Рачинский. Его педагогический дар – умение наставить и поддержать, искреннее смирение великого труженика, основательность его верной позиции по отношению к Церкви и государству ставят его в ряд выдающихся наших соотечественников.
Книга Рачинского представляет исторический документ, поскольку в ней отражены события, происходившие во второй половине XIX века в Бельском уезде; выведены имена людей, которые так или иначе творили нашу историю. Из географии Бельского уезда, которую можно проследить по книге, из той картины жизни прошлого нашего края, мы можем предположить, какой стала бы эта картина сегодня, если бы трудились на этой земле такие хозяева, как Рачинские.
Сегодня, несмотря на то, что крестьянского мира, на мощь которого уповал народный учитель, почти не существует, воззрения Рачинского, как ученого и философа, несомненно актуальны. У нас нет другого пути, – только русский, православный. Как писал Александр Пушкин Петру Чаадаеву почти два века назад: «…клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, как нам Бог ее дал». Поэтому будем воссоздавать по крупицам мир русской культуры. Такими крупицами – перлами и представляются мне статьи и письма С.А. Рачинского, собранные в этой книге.
Книга издана при поддержке Ржевской Епархии и Администрации Оленинского района Тверской области, а средства от ее продажи предполагается потратить на восстановление колокольни Троицкого храма в селе Татево.
Ирина Ушакова
Ботаник и известный деятель по народному образованию; род. в 1836 г.; учился в Московском университете, получил степень магистра ботаники за диссертацию "О движении высших растений" (М., 1859). Ко времени профессорской деятельности Р. в Моск. унив. относится несколько самостоятельных работ по его специальности ("О некоторых химич. превращениях растительных тканей", М., 1866) и превосходных научно-популярных очерков, печатавшихся в "Русском вестнике": "Цветы и насекомые" и др. В 1867 г. Р., оставив профессуру, поселился в деревне, а в 1875 г. всецело посвятил себя народной школе в селе Татеве Бельского у. Смоленской губ. Переселясь из барского дома в школу, он начал жить одною жизнью со своими учениками.
Кроме детей, Р. с самого начала его деятельности окружали и юноши-крестьяне, которых он подготовлял в учителя для окрестных сел и для которых сохранял значение руководителя и наставника.
Для учеников из соседних деревень при школе устроено было общежитие.
На общей молитве, довольно продолжительной, ученики пели церковные песни; по субботам сам Р. читал евангелие по церковнославянски и по-русски, с краткими объяснениями.
Школа Р. в тех скромных пределах, которыми она ограничила свою деятельность, достигла блестящих результатов; по совершенной исключительности условий, при которых они достигнуты, они не могут, конечно, служить критерием тех принципов, которые проводит Р. в своих педагогическо-литературных трудах, желая создать согласный с ними общий тип народной школы. В своих "Заметках о сельских школах" (СПб., 1883), напечатанных "по распоряжению обер-прокурора Св. Синода" и появившихся накануне издания правил о церковноприходских школах, Р. высказывается за передачу всего дела начального образования безраздельно в ведение духовенства, хотя в то же время не признает за духовенством исторических заслуг в деле народного образования, а в позднейших своих статьях не скрывает и весьма холодного отношения современного сельского духовенства к народной школе. Р. особенно налегает на то обстоятельство, что наша сельская школа в отличие от западной возникает "при глубоком равнодушии образованных классов" (что совершенно неверно). устраивается самим народом "при весьма слабом участии духовенства" - и тем не менее направление в ней чисто церковное.
Народ ищет "не житейского, а возвышенного учения"; он прежде всего желает, чтобы учащиеся знали церковнославянский язык, умели читать часослов, псалтирь и др. богослужебные книги, знакомились с церковным пением.
В этом национально-религиозном характере народной школы Р. видит ее силу и соответственно этому ограничивает курс ее обучением грамоте, преимущественно по церковным книгам, да арифметикою, одобряя и уставное письмо с печатными церковнославянскими буквами.
При более продолжительном времени для занятий, при более правильном посещении школы и при двух учителях Р. вводит в программу еще геометрию, физику, отчасти географию и историю.
Сообщения попутно некоторых знаний о природе и отечестве, возможного и для обыкновенной начальной школы, Р. не признает.
Отвергает Р. и "немецкие" методы преподавания.
В основании преподавания русского языка он кладет язык церковнославянский со всеми его грамматическими формами, чтение в школе на этом языке, параллельно с русским переводом, евангелия, псалтири и др. богослужебных книг; при таком курсе знание русского языка, по мнению P., приложится уже само собою. В курсе грамматики Р. держится, однако, Греча, т. е. "немецкого" метода, который воспринят был у нас лет 70 тому назад и потому считается русским.
Для чтения в народной школе - для которого, впрочем, по системе Р. едва ли найдется много досуга - Р. назначает Гомера, Шекспира, Пушкина, Жуковского, семейную хронику Аксакова, некоторые произведения Лажечникова, Загоскина, Даля, А. Толстого, но решительно исключает Гоголя и др. писателей сороковых годов. Изображая в самых мрачных красках "духовную атмосферу, которою 30 лет дышала наша сельская школа", руководимая светскими народными учителями, этим "новым классом людей, презирающих народ и ненавидимых народом", Р. находит, что "училищем благочестия и добрых нравов" наша сельская школа все это время не была, потому что "жизнь образованных классов учила распущенности и безбожию", и этой же причине приписывает упадок творчества во всех сферах духовной жизни народа.
Но в не менее мрачных красках рисует он и современное сельское духовенство, в руки которого он предлагает отдать сельские школы; оно является в его изображении "сословием запуганным, но вместе жадным и завистливым, униженным, но притязательным, ленивым и равнодушным к своему высшему призванию, а вследствие того и не весьма безукоризненным в образе жизни". Это плачевное состояние духовенства, по убеждению Р., не может быть изменено реформами, мероприятиями, идущими свыше: для этого "нужен личный подвиг, бесконечно тяжкий, до смешного скромный - и потому великий.
Нужно, чтобы люди с высшим образованием, с обеспеченным достатком, не принадлежащие к касте духовной, принимали на себя, по одной любви к Богу и ближнему, тяжкий крест священства". Другой способ обновления духовного сословия Р. видит в привлечении к нему свежих сил из среды крестьянства.
Тем не менее Р. утверждает, что школа, поступив в ведение духовенства, возвысит последнее; народ с его не нуждающимся в свободе высоким религиозно-просветительным началом приведет духовенство к пониманию его призвания.
И о народе, однако, Р. отзывается неодобрительно, находя, что "в настоящее время, в минуту пробуждения в нашем народе сознательного христианства, пьяный разгул слишком часто заглушает в нем всякое движение духа", вследствие чего является настоятельная необходимость в "скором и решительном повороте". Вообще трудно разобрать, кто, по мнению Р., сохранил источник жизни. Народ ищет спасения у священников, но священники плохи, и народ сам должен спасать их; вместе с тем народ плох и ждет спасения от интеллигенции, которая тоже плоха и может быть спасена лишь народом.
Сборник статей Р. вышел под загл. "Сельская школа" (М., 1891 и 1898, с вводною статьей о школе в с. Татеве последователя Р., Горбова).
Р. принадлежит еще брошюра "Народное искусство и сельская школа" (М., 1882). Ср. М. Ш., "Новый план устройства народной школы" ("Вестник Европы", 1883, 8); Полетаев, "С. А. Р." (Оренб., 1891). {Брокгауз} Рачинский, Сергей Александрович (дополнение к статье) - умер в 1902 г. Его последние труды: "Письма к духовному юношеству о трезвости" (М., 1899); "Сельская школа. Сборник статей" (изд. 5, СПб., 1902); "Геометрические забавы" (ib., 1901); "1001 задача для умственного счета. Пособие для учителей сельских школ" (ib., 1899). См. С. Танаевский, "Памяти С. А. Р." (Казань, 1904); его же, "С. А. Р., как борец за трезвость народную на церковно-школьной почве" (Вятка, 1899); H. Горбов, "С. А. Рачинский" (СПб., 1903). Переписка Р. с самыми разнообразными, знакомыми и незнакомыми, лицами и по самым разнообразным вопросам (в 60 переплетенных томах, с обозначением срока, после которого она может поступить в общее пользование), хранится в Импер. Публичной Библиотеке.
Часть писем еще не разобраны; всего, по мнению Н. Горбова, их получится свыше 150 томов. {Брокгауз} Рачинский, Сергей Александрович профессор ботаники Моск. университета; род. 1836 г. {Половцов} Рачинский, Сергей Александрович (1836-1902) - русский деятель в области нар. просвещения.
Д-р естественных наук, проф. Моск. ун-та. В 1868 организовал в своем имении нач. школу, где и учительствовал, стремясь развить у крестьянских детей матем. способности, вызвать у них интерес к математике.
Это отражено в известной картине бывшего ученика этой школы М. П. Богданова-Бельского "Устный счет в начальной школе С. А. Рачинского". Р. написал и опубликовал неск. кн. и ст., предназначенных для школы: "1001 задача для счета в уме", "Арифметические забавы" и др.
«плюсы» и«минусы» демократии
Геодезист. Кто такой геодезист? Описание профессии. Профессия геодезист Геодезист обучение
Магеллановы облака: кто они?
Перечный соус для стейка Сливочный перечный соус
Как составить грамотное портфолио дизайнеру