Л валла основные идеи возрождения. Культура эпохи возрождения в западной и центральной европе

Лоренцо Валла

Лоренцо Вал ла (1407-1457). Уроженец Рима, он получил образование в кругу гуманистов. В этической концепции Валлы решается проблема земного счастья, где истинное и высшее благо отождествляется с наслаждением.

Естественным и неотъемлемым свойством человека Валла провозглашает право на наслаждение (voluptas). По мысли Валлы, главный закон, направляющий человеческую жизнь, - именно наслаждение, а не добродетель и не христианская аскеза, допускающая в качестве единственно полноценного чувства любовь к Богу. Как гуманист он славит земные радости, но не видит в этом принципиальное противоречие с христианством.

Не отказываясь от дуалистической трактовки человека («тело» - «дух»), Валла истолковывает этот дуализм по-новому: как гармоническое равновесие, равноправие телесного и духовного начал, а не как их антагонизм. В понимании гуманиста душа и тело одинаково предуготованы природой к наслаждению - удовольствия духовные и телесные равноценны.

Полезность - естественный принцип и важнейший критерий действий человека, всей его жизни. Жить добродетельно, считает он, значит действовать с пользой для себя.

Наслаждаться красотой природы и человеческого тела, ублажать слух чудесной мелодией, испытывать радость любви, восхищаться дружбой, стремиться к материальному достатку, а также познавать счастье духовной жизни, которое дают наука, поэзия, искусство, - таков реальный смысл земного существования человека, его предназначение.

Для Валлы земное предназначение человека еще неотделимо от высшей цели - небесного блаженства, но она уже обладает самостоятельной ценностью.

В историю итальянского гуманизма Лоренцо Валла вписал немало ярких страниц. И не только тем, что обратил внимание на первостепенную важность удовлетворения всех потребностей человеческой натуры, подчеркнул право людей на чувственные наслаждения, на все радости земного бытия, но и острой критикой католической церкви, ее догматики и институтов.

В Италии методы научной критики, выдвинутые Валлой, получили развитие в историко-политической мысли 16 в., в трудах Макиавелли и Гвиччардини.

Валла - гуманист выступает за новый подход к вопросам веры и культуры, что находит последовательное выражение в таких сочинениях как диалог «О свободе воли», трактат «Красоты латинского языка» и «Диалектические диспуты».

Земное счастье достигается посредством овладения богатствами культуры, человеческого опыта. Задача ученого и всякого разумного человека, по мысли гуманиста, - добиваться наиболее правильного понимания и употребления слова - носителя исторического опыта и культурных ценностей. Таким было для Валлы слово латинское. Латинский язык был в его понимании выразителем общности древней и современной культуры.

Творчество Валлы составило важный этап в развитии гуманистической мысли Италии и приобрело общеевропейское значение уже в эпоху Возрождения: влияние его идей можно видеть в трудах Эразма, Мантения и других гуманистов 16 в.

Первая половина 15 столетия в Италии - время бурного подъема гуманистической культуры. Новая интеллигенция становится все более влиятельной прослойкой общества. Широкая педагогическая и публицистическая деятельность гуманистов с нараставшей интенсивностью воздействовала на общественное сознание. В глазах современников гуманисты олицетворяли новый тип ученого - разносторонне образованного, непредубежденно оценивающего мир и черпающего мудрость из богатейшего арсенала античной культуры.

Как учения гуманистов, так и их общественная и научная деятельность, создававшие им признание и славу, формировали новое понимание человеческого достоинства. Чем последовательнее с течением времени все воззрения итальянцев подчиняются гуманизму, тем тверже становится общее убеждение, что человеческое достоинство не зависит от происхождения. О достоинстве человека, истинном его благородстве писали Данте и Петрарка.

Гуманистическая идея личного достоинства и благородства, связанных не со знатностью происхождения, а с собственными заслугами человека, имела широкий общественный резонанс. Она находила прямой отклик в среде пополанства, взгляды которого были принципиально враждебны сословно-феодальной идеологии.

Христианскому принципу бедности - основы добродетели - и стоической идее презрения к внешним благам гуманисты 15 в. противопоставляли тезис Аристотеля о богатстве как необходимом условии проявления в гражданской жизни. Богатство, материальные блага как внешнее выражение и итог социальной активности, в которой только и формируется добродетельный нравственно совершенный человек, таково идейное обоснование пополанства к накопительству и политической карьере в гуманистической литературе Италии 15в.

Итоги, к которым пришло гуманистическое движение первой половины 15 в., весьма многообразны. Оформилась новая наука - «знания человеческого»: стал складываться критический метод исследования, - а также риторики и поэтики. Доминирующей studia humanitatis стала этика, так как именно она выражала во всей полноте новые представления о личном достоинстве, его земном предназначении. Возникают разные направления в гуманизме: «гражданский гуманизм» Бруни, «индивидуалистический утилитаризм» Валлы - отражавшие утверждение новой, ренессансной культуры. «Гражданский гуманизм» с его ориентацией на проблемы социальной этики (главная задача- воспитание человека - гражданина) получает широкое распространение во Флоренции. В учении о человеке, выдвинутом Валлой, этический принцип «наслаждения - полезности» базируется на идее гармонии личности и общества. Формировался новый взгляд на человека и его место в мире, серьезно подрывавший устои этой системы и вооружавший современников идеей свободы и творческой активности.

Исследователи итальянского гуманизма единодушны в признании значительного вклада греческих ученых в философию и культуру Возрождения. Мануил Хрисолор, Гемист Плифон, кардинал Виссарион, Георгий Трапезундский, Федор Газа, Иоанн Аргиропула принесли в среду итальянских гуманистов не только греческий язык, но и глубокие знания античной литературы и философии, основанные на изучении подлинных текстов, не искаженных схоластической традицией.

ВАЛЛА ЛОРЕНЦО

(1407 - 1457)

О наслаждении

Источник: “История эстетики. Памятники мировой

эстетической мысли”: в 5-и тт. T.I.- С. 486-497.

Книга первая

Глава Х

О мудрости природы

Итак, вначале я мог бы правдиво и честно, не оскорбляя ушей людей, ответить на то, что ты сказал о природе: то, что создала природа, может быть только свято и достойно похвалы, так, например, с великим смыслом, красотой и пользой создано это небо, которое развертывается над нами, украшенное днем и ночью светилами. Стоит ли упоминать о морях, землях, воздухе, горах, равнинах, реках, озерах, источниках, тучах и дождях? Стоит ли упоминать о домашних и диких животных, птицах, рыбах, деревьях, пашнях? Ничего не найдешь ты созданного, как уже говорилось, без высшего смысла, красоты и пользы. Свидетельством этому может быть строение нашего тела, что очень ясно показано у Лактанция, человека далекого от рыночной торговли, но прославившегося почти базарной речью в книге, которую он назвал “О творчестве”, впрочем, здесь можно было бы привести и многое другое не хуже того, о чем упоминает Лактанций.

Глава XII

О мудрости природы и извращенности стоиков

Природа, как я сказал, не возбуждала многих пороков в людях и не позволяла им свирепствовать против нас, как думают невежественные и глупейшие стоики, бегущие и бледнеющие, словно от змей, от прикосновения и вида мурен; мы же не только не избегаем мурен, но даже с величайшим наслаждением приготовляем их для еды, и если не хватит прочих приправ, то наверняка будет вдоволь возможности пошутить среди пиршества над невежеством и глупостью стоиков. Ты скажешь: “Я не высоко ставлю эти наслаждения и считаю их детскими развлечениями. Я предпочитаю завоевать добродетель - вещь святую и вечную, - через которую достигается блаженство. И ничто так не удалено от сластолюбивой жизни, как это блаженство, поскольку жизнь людей, любящих наслаждение, приближается к жизни зверей”. Это заявление кажется вам голосом крепких и здоровых людей, мне же, напротив, оно кажется голосом больных, которые, услышав шепот присутствующих, кричат: уходите, замолчите, перестаньте оглушать; а если на их тело надето несколько больше одежд: горю, погибаю, сейчас же снимите, что медлите? Такие вещи должны быть отнесены не к слабости человеческих тел, а к их болезни. Равным образом можно сказать о пище и питье; если сладкое покажется на вкус отвратительным, то в чем вина: в пище, питье или вкусовых ощущениях? К чему я это говорю? К тому, что природа поставила перед тобой наслаждения и дала душу, склонную к ним. Ты же не благодаришь ее, и не знаю, по какой болезни бешенства (именно так подобает назвать эту болезнь) ты предпочел вести жизнь одинокую и печальную и, чтобы еще больше увеличить несправедливость, ты выступил против природы, под руководством которой, если бы ты имел немного ума, мог бы жить счастливо, словно с ласковой матерью.

Глава XIV

Каким образом можно пользоваться добротой природы

В самом деле, чтобы показать, что вы, как говорится, совершенно сбились с пути, я сказал бы следующее: природа смертным предложила многочисленные блага, наше дело - уметь хорошо пользоваться ими. Одни готовятся к войне, ты же не отказываешься от мира, если только это полезнее. Другие вверяют себя морю, ты с берега беззаботно смеешься над плаванием или скорее над плавающими. Эти из-за барышей, утомляясь, трудятся дни и ночи, ты спокойно радуешься тому, что заработал. Там - бесплодие, чума, ты удаляешься в другое место, где более радостная жизнь. Так это разнообразие условий приводит к удовольствию, будь то днем и ночью, в ясную и в облачную погоду, летом и зимой. Мы стремимся то к многолюдию городов, то к простору и уединению сельских мест. Вызывает удовольствие передвигаться то верхом, то пешими, то на корабле, то в колеснице. Игру в кости сменим мячом, мяч пением, пение пляской. В высшей степени недостойно изливать вашу глупость на наилучшую природу вселенной. И если не по твоей вине с тобой случится какое-нибудь несчастье, выноси мужественно и в то же время надейся на лучшие времена. Опасайся того, что оглядываясь на печальное, ты можешь лишить себя радости веселого. Таким образом, в наших руках власть последовать благам.

Глава XX

О благах тела и прежде всего о здоровье

Теперь сказу о благах тела, из которых самое главное - здоровье, далее - красота, затем - силы, и, наконец, все остальное. Скажем коротко о здоровье. Никогда не было человека до такой степени удаленного от здравого смысла, кто испытывал бы вражду к здоровью. Доказательством этому служит то, что все мы прежде всего думаем о сохранении и возвращении здоровья, хотя иные измышляют о Платоне и некоторых других. Однако эти люди хотели ограничить и уменьшить не здоровье, а пышность тел, подобную пышности трав, которые развиваются сверх меры. Да и сам Платон считает нелепым пренебрегать здоровьем.

Глава XXI

О красоте мужчин

О втором благе необходимо сказать больше. В памятниках литературы по сравнению с красивыми мужами можно найти гораздо большее число сильных мужей, возвеличенных славой, как, например, Геркулес, Мелеагр, Тезей, Гектор, Аякс и прочие, которые назывались героями, и тех, которые, из жестоких сражений часто выходили с победой, как Главк, Дорифон, Милон, Полидамант, Никострат. Это, однако, объясняется не тем, что писатели хотели заявить о предпочтении силы над красотой. Поскольку они рассказывали о деяниях и чаще всего о военных, то называли, скорее, тех, кем совершались деяния, то есть сильных мужей. Деяние совершается силой, а не красотой. В самом деле, что сделают, облачившись в военные доспехи, Нарцисс, Гермафродит и другие нежные юноши на солнце, в пыли, в мучениях? Если они займутся войнами, то неизбежно пропадет добрая часть их красоты. Судить же о дарах тела нет необходимости, так как мы решительно утверждаем, что все они относятся к нашему счастью. И чтобы не казалось, что я начал это дело без знания, я коротко скажу о том, что меня к этому привело. Красивые, то есть достойные того, чтобы их любили, не сражаются, но, что гораздо важнее, в войне сражаются за красивых. Чтобы умолчать о прочих вещах, которых жаждут человеческие души, я ограничусь одним примером о человеке. Все мужественные герои и полубоги с неутомимым пылом и упорством сражались за одну прекрасную женщину. И ты не должен считать, что греки сражались ради мщения, поклявшись прекратить войну только после возвращения Елены, или что троянцы сражались ради спасения своего достоинства, чтобы не казалось, что они возвратили Елену из-за страха. Я воспользуюсь здесь словами Квинтилиана: “Троянские вожди не считают недостойным, что греки и троянцы терпят столько несчастий в течение такого долгого времени из-за красоты Елены”. Какова же была та красота? Об этом говорит не Парис, который ее похищает, не какой-нибудь юноша, не кто-нибудь из толпы, но говорят старики и мудрейшие советники Приама. И даже сам царь, изнуренный десятилетней войной, потерявший стольких детей, кому эта красота, ставшая источником стольких слез, должна была быть ненавистна и отвратительна, слушает, несмотря на угрожающую опасность, эти разговоры и, называя Елену дочерью, дает ей место рядом с собой, прощает ее и отрицает, что она была причиной несчастий. Наконец, среди крупнейших авторов нет разногласий в том, что красота в теле является главной, так что многие не колеблются поставить ее даже перед хорошим здоровьем, движимые, на мой взгляд тем, что считают, будто она включает в себя наравне и здоровье. Об этом сказано у Цицерона: “Изящество и красота не могут быть отделены от здоровья”. Хотя правильнее было бы сказать: “здоровье не может быть отделено от изящества и красоты”. Многие здоровы без красоты, никто не красив без здоровья...

Итак, красота является основным даром тела, и Овидий, как вы знаете, называет ее даром Бога, то есть природы. Поэтому, если этот дар природы дан людям, кто будет столь несправедливым судьей, чтобы считать, что природа не почтила нас таким даром, а обманула? Клянусь, я не понимаю, как это может случиться. Ведь если здоровье, сила и ловкость тела не должны отвергаться, почему должна отвергаться красота, стремление и любовь к которой, как мы знаем, глубоко укоренились в наших чувствах? Разве хвалил бы Гомер, неоспоримый глава поэтов, телесные достоинства двух великих мужей, одного - царя, другого - величайшего из воителей (я говорю об Агамемноне и Ахилле), если бы не понимал, что эти достоинства являются великим благом? Хотя, по моему мнению, он не столь хвалил красоту, которую нашел в них, сколь сам выдумал ее, чтобы восхвалять и учить, что она - великое благо, данное всем великим людям и достойное быть помещенным, словно в лучах света, перед глазами людей, отчего и сами одаренные этой красотой и остальные, созерцающие ее, получают наслаждение. Наш поэт Вергилий, второй после Гомера, почтил в словах красоту Лавза, Турна, Палланта, Энея, Юлия. Он высказал мнение о ней в словах Эвриала: “Мужество приятнее в красивом теле”. Этот стих порицал где-то Сенека, принадлежавший к стоикам, словно и в самом деле нужно желать вещей, выдающихся безобразием, и словно Платон не увещевал часто своего Ксенократа приносить жертву Грациям, исправившим его единственный порок. Отсюда легко можно ответить и на вопрос, почему некоторые примечательны телесными уродствами того же самого рода, как тот Ксенократ, о котором я только что сказал, и Терсит, человек безобразный и глупый, о котором упоминает Гомер. Они потому рождены безобразными, чтобы красивые были более заметными и выделялись. Все кажется более ценным только при сравнении с худшим, и это настолько очевидно, что не нуждается в доказательстве. И тем не менее сами безобразные в некотором отношении вызывают удовольствие, а именно, когда восхищаются, созерцая красивых, чего нельзя сказать о самих красивых, которые замечают чаще безобразных, нежели красивых.

Впрочем, разве это относится к моему намерению? Обходя многое сознательно (ведь необходимо держаться меры), я сказал бы только о Пифагоре; он, как говорят, был красив лицом и по этой причине, я подозреваю, снискал много симпатий в преподавании своего учения. Ведь общеизвестно, что как автору комедий и трагедий, так и истцу в суде очень помогает красота тела.

Глава XXII

О красоте женщин

Пойдем далее, чтобы тут же сказать о другом поле. Как говорит Теренций, природа - создательница вещей - дала многим женщинам лицо красивое и благородное. По какой причине, спрашиваю, -чтобы наделить их украшением или причинить оскорбление, чтобы они наслаждались этим даром или чтобы пренебрегали им? Конечно, чтобы наслаждались и радовались. И нет другой причины, почему сама природа так старательно потрудилась в выделывании лиц. Ведь что приятнее, что привлекательнее и милее красивого лица? До такой степени это приятно, что взглянувший в небо едва ли найдет там что-либо более приятное. Вместе с тем, что в создании человеческих лиц наблюдается особое неописуемое искусство (так что меня часто такое разнообразие красивых лиц наводит на мысль о чуде), имеется, однако, в красоте и большое равенство, откуда мы можем сказать вместе с Овидием: “Множество (красивых лиц - прим. перев.) заставляет колебаться мое суждение”. Украшение женщин не только лицо, но и волосы, которые так восхваляет Гомер у своей Елены, и грудь, и бедра, и, наконец, все тело, такое стройное, такое белое и полное соков, такое совершенное в пропорциях. Поэтому мы часто видим, что у многих изображений Богинь и женщин обнажена не только голова, но у одной - руки, у другой - грудь, у третьей - голень, чтобы была видна какая-нибудь часть телесной красоты каждой. Многие женщины вообще не скрыты никакой одеждой и клянусь, что это еще лучше и приятнее, пример чему - скульптура на мосту Celio Дианы, купающейся в источнике в окружении других нимф и застигнутой врасплох Актеоном. Правда, Ювенал говорит о том, что в живописи требуется скрывать некоторые части тела. Но почему нужно скрывать те части, которые, возможно, являются лучшими? Овидий говорит: “Все, что скрывают, представляется лучшим”. Я бы осмелился пожелать (если некрасивые и притом заслуженные женщины не будут возражать и не нападут, собравшись толпой, побеждая числом красивых), чтобы женщины ходили по городу обнаженными или полуобнаженными, во всяком случае в теплое время года, чтобы этому не препятствовали мужчины, и тогда мы больше бы видели прекрасных, чем безобразных, нежных, чем сухих. Ведь если тем женщинам, которые имеют красивые волосы, красивое лицо, красивую грудь, мы позволяем обнажать эти части тела, почему мы несправедливы к тем, которые красивы не этими частями тела, а другими? Очевидно, мы опасаемся, чтобы закон, изданный нами, не вылился против нас самих, по-видимому, тех, которые худы или толсты, у которых все тело покрыто волосами, как у Полифема, или смешных каким-нибудь другим уродством. Однако возвратимся к тому, от чего отошли. Для какой цели существует такая красота тела, созданная высшим умом природы. Может быть, для того, чтобы начала увядать и терять весь сок и всю прелесть, подобно виноградной кисти, остающейся на лозе вплоть до зимы, между тем как мы, мужчины, видя такие соблазны, сгорали бы от желания? Тогда было бы лучше не создавать красивых женщин, как сделала природа с остальными животными, среди которых нет никаких различий в выборе между безобразными и красивыми самками, хотя Овидий сказал иначе о быке Пасифаи, который больше выбирал среди телок, чем среди остальных коров. То же самое встречается и у людей. Ведь как мы провожаем женщин пылающим взором, так и они нас, если наружность красива. И никто не станет отрицать, что мужчины и женщины рождаются с красивой внешностью и склонностью к взаимному расположению, чтобы наслаждаться, взирая друг на друга и живя вместе... Что сказать больше? Кто не восхваляет красоту, тот слеп и душой и телом, а если имеет глаза, должен быть их лишен, так как не чувствует, что имеет их.

Глава XXIII

О прочем, относящемся к зрению и осязанию

Я сказал о зрении и осязании только одного рода, можно перечислить и многое другое. Для чего, если не для нашего украшения, создала природа золото, серебро, драгоценные камни, дорогую шерсть, мрамор? Чья мысль столь ненавистна истине, чтобы в этом сомневаться? Даже сами Боги, величие которых не имеет ничего вполне достойного в человеческих делах, охотно позволяют украшать себя предметами этого рода, и поэтому у нас нет ничего священнее храмов. Стоит ли упоминать о том, что создано руками людей, как, например, статуи, картины, великолепные искусства, театральные представления? Или разве менее нужно ценить радушие полей и виноградников, которыми, как известно, в высшей степени наслаждались не только сельские жители, но и знатные люди и даже цари, как Лаэрт, Кир? Что говорить о лошадях и собаках, созданных для нашего удовольствия? И несмотря на то, что все это так, некоторые строгие философы лишили себя зрения. Клянусь, что я их хвалю, одобряю и говорю, что они сделали дело, достойное их самих. Подобные уроды должны быть лишены зрения, если только когда-нибудь они его имели, их можно сравнить не иначе, как с Эдипом, и поместить, как я считаю, ниже Эдипа, так как они недостойны ни видеть, ни быть видимыми. И вообще нет ничего столь абсурдного ни в словах, ни в делах, авторами чего не были бы философы.

Глава XXIV

О слухе

Обратим теперь внимание на слух, то есть на слово, в чем, почти единственном, мы превосходим животных, хотя Ксенофонт то же самое думает о славе, которая, однако, по мнению Вергилия, относится и к животным; об этой славе он говорит в “Георгиках”: “Какова боль побежденному, такова и слава победителю”...Говоря от имени мужчин, я хотел бы спросить: разве убежал бы я, заслышав случайно какую-нибудь сладкогласую, какой, например, как сообщают, была Клеопатра, и прервал беседу, которую она со мной завела? О, если бы случайно услышать Пенелопу и Брисеиду! Слух относится не только с словам. Разве заткну я уши, словно от пения сирен, услышав, что где-то запела чистым и искусным голосом девочка (мне же приятнее слышать пение женщин, чем наше)? И если кто думает, что должно делать именно так, тот, по-видимому, стремится всегда отыскивать неприятные звуки, как, например, стук молотобойцев, шум падающих с гор рек, Рейна и Нила, или, что тоже соответствует, стремится лишить себя слуха. Здравый смысл не отвергает песню; никакому делу, по-видимому, люди не отдавали с давних времен больше труда, чем музыке. Некоторые авторы утверждают, что музыка является древнейшим из всех любимых занятий, тем самым оказывается древнейшим стремлением к наслаждению. Действительно, музыка не доставляет ничего другого, кроме удовольствия. Множество музыкальных инструментов, известных даже неучам, указывает на то, сколь распространено это приятное занятие, каковое (если поверим тому, что говорят) воздействует даже на Богов. Вот почему и поэты, которые называются прорицателями Богов, всегда поют, доставляя удовольствие или Богам, или людям, или и тем и другим. Кроме того, в древние времена музыканты почитались наравне с прорицателями и мудрецами. Платон считал, как в книгах “Государство”, “Тимей”, так и в других, что музыка необходима гражданину. Что еще прибавит? Наши уши наслаждаются не только пением людей, но и пением птиц. Я молчу, насколько приятно каждому собственное пение, о чем хорошо знают испытавшие это. Ведь я и сам с детства приложил к этой науке много труда или потому, что, как мне казалось, она способствует поэтическому и ораторскому искусству, или потому, что была очень приятным делом.

Глава XXV

О вкусе и прежде всего о пище

Пойдем далее, чтобы окончить разговор о двух оставшихся чувствах, и прежде всего о вкусе. Я не намерен перечислять разные виды пищи, о природе и мастерстве приготовления которых написаны книги не только поваров, но и медиков и некоторых философов; пищи, приготовленной или из мяса животных, или из мяса птиц, рыб, пресмыкающихся, или из смеси их; в ней наблюдается такое же разнообразие, как и в женских лицах, так что ты будешь колебаться, чему что предпочесть, хотя и с остальными чувствами может случиться то же самое. Поэтому и у Теренция говорится: “Подаются изобильнейшие яства. Если кто-то осмеливается пищу бранить и уклоняться от пищи, то, на мой взгляд, он больше хвалит смерть, чем жизнь и сам должен быть изморен постом (как раз тем, что одобряет), и я молю, чтобы он вообще погиб от голода”. Если же мы читаем, что когда-то люди были умеренны и бережливы, удивляться нечего. Этот обычай, дикий и почти общий с животными, существовал, так как люди не имели Богатства, до сих пор, пока не наступило наше процветание, которое, словно хозяин, войдя однажды, не покидает больше дома. Здесь излишне говорить о тех, которые не имеют средств к жизни, как, например, о гарамантах и многих южных народах, питающихся саранчой, или о северных, о которых говорит Вергилий: “И молоко пьет, смешанное с конской кровью”. Или о совершенно безумных прорицателях, как о гимнософистах, о которых упоминает Ксенофонт, об египетских жрецах и о жрецах критского быка. Спартанцы же и подобные им заботились о бережливости не из-за презрения к пище, а из-за чрезмерной любви к войне. Но я считаю, что они делали вдвойне глупо, так как лишали себя необходимого и относились легко к смерти. Поэтому говорят о воздержании Пифагора, однако это отрицали и Аристотель, и его ученик музыкант Аристоксен, и впоследствии Плутарх, и некоторые другие; то же самое можно выдумать об Эмпедокле и Орфее. И если все же они были воздержанными, разве следует тотчас, совсем не раздумывая, им подражать? Для чего они это делали? Для того, чтобы не причинять кому-то расходов? Или чтобы казалось, что они мудрее других и не живут согласно обычаю других? Или же им не нравилась эта пища? От того, что не нравится, воздерживаться легко, как, например, некоторые отказываются от вина, почему и называются воздержанными. Поэтому нужно замечать не то, что кто-то делает, а по какой причине делает... Вообще о пище пусть каждый думает, что хочет. Мне же всегда казалось, что тот поступает в высшей степени умно и справедливо, кто стремится получить журавлиную шею, чтобы продлить наслаждение, если только самая длинная шея даст самое продолжительное наслаждение. Почему я опасаюсь сказать, что думаю? О если бы у человека были не пять, а пятьдесят или пятьсот чувств! Ведь если те, каковые мы имеем, хороши, почему мы не должны добиваться других того же рода?

Глава XXVI

О питье и похвалах вину

Что сказал бы я о винах? В восхвалении их не унизится никакая речь. И в самом деле, разве мы не можем в этом месте еще раз повторить ту самую большую похвалу, о которой я сказал незадолго перед этим, а, именно, то, что питьем вина мы отличаемся от животных. Я могу здесь похвалить и смех, воздавая за него благодарности природе, потому что как смех, так и плач природа дала только людям, хотя Вергилий по поэтическому обычаю показал коня Палланта оплакивающим смерть хозяина. Я признаю, что плач и смех даны только людям, первый - главным образом, для облегчения страдания, второй - для выражения радости. Итак, я воздаю величайшие благодарности природе за все то, о чем я сказал выше. Я хочу соединить все это вместе и выступить с хвалой в большой и громкой речи. Только двумя вещами мы, люди, превосходим прочие живые существа: тем, что нам дана речь и дано вино; первая от нас исходит, а второе в нас входит. И не всегда даже приятно говорить, пить же, когда есть время, всегда приятно, если только не испорчены вина и не повреждены вкусовые ощущения. Нам и природой дано так, что в детстве человек не может приобрести раньше способности говорить, чем узнавать вина, и старик не может раньше разучиться пить, чем хорошо говорить, до такой степени растет день ото дня наслаждение этим естественным даром природы. Поэтому у Теренция и сказано: старость орла. Поскольку я назвал эту птицу, думаю, мне могут возразить: разве некоторые птицы не употребляют вина? Им я отвечаю таким образом: разве некоторые птицы не говорят? Я полагаю, что, так как они это делают по принуждению и несовершенно, не стоит говорить ни о том, что они обладают даром речи, ни о том, что она пьют вино. Итак, вино является естественным свойством людей, как и слово. Какая похвала будет в достаточной мере достойной этого блага! О вино - создатель веселья, учитель радостей, спутник счастливого времени, утеха в несчастье! Ты - руководитель пиров, ты - вождь и правитель свадеб, ты - судья мира, согласия и дружбы; ты - отец сладчайшего сна, ты - восстановитель сил в уставших телах (как говорит твой почитатель Гомер), ты - облегчение в тревогах и заботах, ты делаешь нас из немощных сильными, из робких смелыми, из немых красноречивыми. Итак, да здравствуют верные и постоянные наслаждения в любом возрасте, для любого пола! И еще я бы сказал, хотя и неохотно: пиры нас часто утомляют, часто вызывают отвращение, долгое время держат нас насытившимися, приносят расстройство желудка, а стариков они совершенно не увеселяют. В питье же вина не имеет значения, сколько бы ни брал, когда бы ни брал, и оно, как говорится, всегда без ущерба и всегда доставляет удовольствие, как прочим возрастам, так больше всего старикам. Спросишь, почему? Потому что для человека в старости почти все теряет свою прелесть, что же касается этих святых даров Бахуса, то они с каждым днем становятся все более прекрасными. И если поверить Тибуллу: “Оно (вино. - прим. перев.) учило некоторые голоса модулировать в пении и делало гармоничными неумелые члены”. Не только поэты воздавали честь Бахусу, и по этой причине посвятили одну вершину Парнаса Аполлону, другую Бахусу, откуда у Ювенала говорится: “И называются они правителями Нисы и Кирры”, но также и философы, глава которых Платон, как в первой и второй книгах “Законы”, так и в “ Пире” считает, что если душа и тело пылают от вина, то это является неким возмутительным средством для ума и мужества. Долго было бы перечислять, сколь многие из великих мужей стали известны потомкам хвалой питью, воздаваемой дома и в походе, в отдыхе и в труде, например Агесилай, Александр, сам основатель законов и нравов Солон и равный ему у римлян Катон, о котором сказано в “Лирических одах” Горация: “Рассказывают, что мужество старого Катона часто воспламенялось от чистого вина”. Что касается меня, то я предусмотрел для себя единственное средство в старости, и, когда подойдет поздняя старость, когда мы ослабнем и будем лишены многого из пищи, любовных и прочих утех, я посвящу всего себя служению этому делу. По этой причине я уже давно, как вы знаете, вырубил в подземной скале, которая примыкает к моим строениям, погреба и позаботился (чему я больше всего радуюсь) об их наполнении превосходнейшим вином различного цвета, вкуса и запаха. В этом описании, в котором я многое оставил незатронутым (никто не смог бы о большом деле рассказать в короткой речи), показан чудесный дар природы. Я уже не говорю о том, что если ты посмотришь на все, имеющееся в мире, то не найдешь ничего более надежного таким разнообразием цвета, вкуса и запаха. Можно добавить еще и то, что, когда пьешь, наслаждение дает сам цвет вина (чего нет в пище), не говоря уже о запахе, откуда следует, что для питья нужно пользоваться большими широкими бокалами; это и обыкновенно и делали древние цари, что известно из поэтов; так, например, известно, что Марий, по обычаю царя Либера, пользовался большим сосудом. Поэтому и в веселых пирах, особенно в конце их, применяются больших размеров бокалы. И я достоверно знаю, какие и сколько этих бокалов должно быть. Если вы, как я надеюсь, одобряете мое намерение, то посчитайте нужным ему последовать. И я, который во всем остальном могу считаться вашим учеником, свято обещаю в этом деле быть, если угодно, вашим учителем, верным и испытанным.

Глава XXVII

Об обонянии

Мне остается коротко сказать о последнем чувстве. Я говорю об обонянии, которое считаю самым тонким из всех чувств, поскольку, если где-нибудь имеется противный запах, все остальное приятное, которое там есть, тотчас же теряет свою прелесть. Обоняние воспринимает многие запахи, как природные, например, запахи цветов, ароматы вин, фимиам в честь Богов, так и созданные искусством смертных, например запахи яств и благовоний. Откуда у многих удержался в памяти вплоть до нашего времени замечательный обычай приходить в публичные места надушенными благовониями - вещь достойнейшая почтенного гражданина. И напротив, нет ничего презреннее тех людей, о которых говорит Флакк: “Руфил пахнет пастилой, Горгоний козлом”. К чему многие слова? Нельзя отвергнуть никаких жен, ни некрасивых, ни строптивых, ни косноязычных, ни больных, тех же, от которых исходит неприятный запах, можно. И насколько больше это должно быть порицаемо и наказываемо в нас, мужчинах, которые часто бываем в суде, в сенате, магистрате, особенно, если возбуждаем отвращение к себе не пороком тела, как эти женщины, а пороком души, как Руфил и Горгоний. В этом также, как и во всем остальном, грешат стоики. Если кто по бедности своего состояния не может душиться бальзамом или другими благовониями, пусть любит по крайней мере чистоту и в праздничные дни душится мускусом, что не доставит ему никакого расхода... Впрочем, кому не нравится моя речь, пусть скажет мне, почему природой создано столько запахов? Почему только людям дана способность их распознавать? Почему наслаждение ощущать их является врожденным? Ведь животные, хотя и имеют те же самые чувства, что и люди, однако, в этих чувствах они далеки от превосходства и достоинства человеческих чувств. Как я сказал выше, они не могут ни различать, ни выбирать красивое. Песней наслаждаются только своей собственной, осязанием почти совсем не пользуются, вкус имеют приспособленный к разнообразию пищи и беспорядочный, так как не умеют выбрать лучшее, обонянием пользуются только с целью добыть себе пищу. К тому же не у всех животных имеется по природе способность к обонянию и никто из них, по-видимому, не получает от этого чувства никакого наслаждения.

Лоренцо Валла (1407-1457) был итальянским гуманистом, риториком, реформатором, учителем и специалистом по античной филологии. Он выступал за гуманистские идеи реформирования языка и образования. Обширные познания в области латинской и греческой лингвистики позволили ему провести тщательный анализ некоторых документов церкви и способствовать уничтожению окружающих их мифов и заблуждений. Валла продемонстрировал, что "Константинов дар", зачастую цитируемый в поддержку временного папства, на самом деле являлся фальшивкой.

Противостояние

Считая, что Аристотель извратил логику и препятствовал нормальному развитию и практическому применению философии, Валла нередко вызывал схоластов, следующих учению Аристотеля, на дебаты и споры. Его основной целью было создание новых направлений философской мысли, а не учреждение собственной школы или системы. Его трактат "Об удовольствии" (1431) вместил эпикурейские и христианские гедонистические идеи о том, что желание счастья является мотивирующим фактором человеческого поведения. Валла также отстаивал убеждение о том, что свободная воля может совмещаться с предсказанной Богом судьбой, однако подчеркивал: данное понятие находится за пределами человеческого интеллекта и потому является вопросом веры, а не научного познания. Многие идеи философа впоследствии заимствовали и развивали другие мыслители Реформации.

Открытая критика привела к появлению многих врагов; несколько раз философ Лоренцо Валла находился в смертельной опасности. Его учения на латинском языке постепенно привлекли внимание и завоевали ему позицию в Ватикане - данное событие прозвали "триумфом гуманизма над ортодоксальностью и традициями".

Жизнь и творчество

Лоренцо родился приблизительно в 1407 году в Риме, Италия. Его отец, Лука делла Валла, был юристом из Пьяченцы. Лоренцо учился в Риме, изучая под руководством выдающегося преподавателя - профессора (Аретино). Он также посещал занятия в университете Падуи. В 1428 году будущий философ пытался устроиться на работу папским дипломатом, однако его кандидатуру отвергли ввиду юного возраста. В 1429 году ему предложили преподавать риторику в Падуе, и он согласился. В 1431 году увидел свет трактат "Об удовольствиях". Чуть позже была напечатана работа, благодаря которой и сейчас в университетах изучают творчество Лоренцо Валла, - "Об истинном и ложном благе". В 1433 году его заставили отказаться от профессорской степени: Валла опубликовал открытое письмо, в котором откровенно поносил юриста Бартоло и насмехался над схоластической системой юриспруденции.

Непростые времена

Валла уехал в Милан, затем в Геную; попытался снова устроиться на работу в Риме и, наконец, отправился в Неаполь, где нашел хорошее вакантное место при дворе Альфонсо V, покровительствовавшего выдающимся мастерам пера и известного своей любовью к излишествам. Альфонсо назначил его своим личным секретарем и защищал Лоренцо от нападений его многочисленных врагов. Например, в 1444 году Валла оказался подсудимым перед судом инквизиции, так как публично высказал мнение о том, что текст "Апостольского Символа веры" не был написан последовательно каждым из двенадцати апостолов. В конечном итоге Альфонсо удалось прекратить судебную тяжбу и вызволить своего секретаря из плена.

В 1439 году разгорелся конфликт между Альфонсо и папством - проблема заключалась в территориальной принадлежности Неаполя. Лоренцо Валла написал эссе, утверждая, что поддерживающий папское правление "Константинов дар" на самом деле являлся фальшивым текстом. В своем сочинении Валла призвал римлян к восстанию, а их лидеров - к атаке на папу с целью лишить того власти, так как именно всемогущее папство, по его мнению, являлось источником всех зол, от которых в то время страдала Италия. Опубликованное в 1440 году эссе носило настолько убедительный характер, что вся общественность вскоре признала фальшивое происхождение "Константинова дара".

Рождение исторической критики

В Неаполе Валла, жизнь и творчество которого по-прежнему были тесно связаны с филологическими изысканиями, вызвал гнев верующих тем, что усомнился в аутентичности многих других религиозных текстов неизвестного происхождения, а также поставил под вопрос нужность монашеского образа жизни. В 1444 году он едва избежал инквизиционного трибунала, однако опасность не заставила философа замолчать. Он продолжил высмеивать "вульгарный" (разговорный) латинский язык и обвинил Святого Августина в ереси. Вскоре он опубликовал труд "О красотах латинского языка". Этот текст стал первым настоящим научным трудом, полностью сосредоточенным на латинской лингвистике, и вышел при поддержке бывшего преподавателя Лоренцо. Большинство литературных деятелей посчитали работу провокацией и осыпали филолога оскорблениями. Валла оформил свои остроумные ответы на самые дикие замечания в новый литературный труд, однако многочисленные инвективы привели к ухудшению его репутации в Риме.

Новое начало

После смерти папы Евгения IV в феврале 1447 года Лоренцо вновь отправился в столицу, где его приветливо встретил папа Николай V, принявший гуманиста на работу в качестве апостольского секретаря и приказавший ему переводить на латинский язык работы различных греческих авторов, включая Геродота и Фукидида. Принятие Валлы в Риме современники назвали "триумфом гуманизма над ортодоксией и традицией".

Идеи и сочинения

Лоренцо Валла, биография которого скорее напоминает приключенческий роман, вошел в историю не столько как ученый и филолог, сколько как инициатор развития такого литературного метода, как критицизм. Он сочетал в себе черты деликатного гуманиста, проницательного критика и ядовитого писателя. Сочинения Валлы ориентированы в первую очередь на создание инновационных идей и дотоле неизвестных течений философской мысли - он не поддерживал никаких конкретных философских систем. Он применял обширные познания в области латинской и греческой лингвистики, чтобы тщательно изучить тексты Нового Завета и других религиозных документов, повсеместно использовавшихся церковью для поддержки своих доктрин. Таким образом, Валла внес в гуманистическое движение радикально новое измерение - научное. Многие из его идей переняли философы периода Реформации, в частности Кинг очень высоко ценил филологические достижения Валлы.

Работы

Самой знаменитой работой гуманиста, без сомнения, остается научное исследование "О красотах латинского языка", которое выдержало почти шестьдесят переизданий в период между 1471 и 1536 гг. Трактат "Об удовольствиях", опубликованный в 1431 году, является красноречивым исследованием стоической, эпикурейской и гедонистической этики. "Рассуждение о подложности Константинова дара" (1440) легло в основу всеобщего убеждения в подложности известного религиозного текста. Большинство работ филолога были опубликованы в виде собрания сочинений в 1592 году в Венеции.

Этика

Трактат "О свободе воли" написан в трех книгах в виде полилога между Леонардо Бруни (Арентино), Антонио Беккаделли и Никколо Никколи на тему величайшего блага. Арентино утверждает, что в первую очередь необходимо жить в согласии с природой. Беккаделли поддерживает эпикурейство, утверждая, что сдержанность противна природе и что желание удовольствия должно сдерживаться только тогда, когда оно препятствует реализации еще большего удовольствия. Никколи противостоит обоим ораторам, провозглашая идеалы христианского гедонизма, согласно которому величайшее благо - это вечное счастье, которое существует только в динамике (иначе говоря, путь к счастью - это и есть счастье). Никколи называют победителем в споре, однако Беккаделли приводит весьма красноречивые аргументы в пользу своей точки зрения - и потому неясно, кого из спорщиков поддерживает сам Лоренцо Валла. Этот трактат содержит агрессивную критику схоластики и монашеского аскетизма и потому вызвал в свое время крайне враждебное отношение к автору.

Латинская стилистика

Ближе к концу четырнадцатого века гуманисты начали изучать классические античные тексты, пытаясь возродить дух греко-римских времен. Лоренцо Валла, гуманизм которого нашел отражение в его критических работах, вложил немало сил в беспрецедентный труд "О красотах латинского языка", где он проанализировал формы латинской грамматики наряду со стилистическими правилами и законами риторики. В этом сочинении Валла противопоставил элегантный слог древнеримских авторов (таких как Цицерон и Квинтилиан) неуклюжести средневековой и церковной латыни.

Большинство современников Валлы, известных литературных деятелей, восприняли этот труд как персональную критику, хотя филолог ни разу не упомянул конкретных имен в своих книгах. Из-за этого Лоренцо Валла нажил немало врагов, однако сочинение "О красотах..." инициировало целое движение по совершенствованию стилистики латинского языка. Бесспорно, его работы неоценимы; в далеком пятнадцатом веке они намного опережали время и послужили основой для становления радикально новых философских течений и литературных методов.

Предпринятого на основе традиционных историографических и филологических соображений. Являлся одним из создателей классической «античной» латыни.

Биография

Лоренцо Валла родился в Риме или Пьяченце в г. (иногда сообщают - в г.) в семье куриального юриста. Молодые годы он провел при папской курии Мартина V , учился греческому языку у Бруни , Ауриспы и Ринуччо . С г. Валла был профессором риторики в университете Павии , куда был принят по рекомендации гуманиста Антонио Беккаделли (Панормиты) . В г. после покушения на его жизнь со стороны профессоров-завистников, Валла оставляет Павийский университет и странствует по другим городам Италии . С г. он жил в Неаполе при дворе Альфонса Арагонского , будучи его секретарём. В г. Валла получил место апостольского секретаря при папе Николае V и стал каноником церкви св. Иоанна в Латеране , сохраняя обе должности до самой своей смерти 1 августа г.

Деяния

Валла стоял в центре гуманистического движения своего времени. Его сочинение «De linguae latinae elegantia» считается первой латинской грамматикой со времени Античности и посвящено выяснению точного значения латинских слов, их правильного и изящного употребления. Оно имело большой успех у современников и переиздавалось более 30 раз в XV веке после первой публикации в г. Валла также комментировал и анализировал латинских писателей Ливия , Саллостия , Квинтилиана ; перевел Геродота , Фукидида , а также часть «Илиады» и некоторые басни Эзопа . Написал философский трактат «De voluptate ас vero bono» («Об истинном и ложном благе» , ), в которых проповедовал крайний гедонизм, а также сочинял исторические произведения.

Характерные черты учёно–литературной деятельности Валлы - полемичность и резкий критицизм по отношению к католическим догматам и гуманистическим авторитетам, а также идейная борьба против христианского аскетизма. В традиционной истории считается, что в его работе «De falso credita et ementita Constantini donatione declamatio» , написанной будто бы в г., впервые опубликованной в Германии в г., была доказана подложность «Константинова Дара» .

Против средневековых юристов Валла написал резкую инвективу , и в то же время подверг резкой критике Цицерона и поставил выше его Квинтилиана; в «Disputatio adversus Livium, duo Tarquinii Lucius ас Aruns, Prisci Tarquinii filii ne an nepotes fuerint» выступил против мнения Ливия . Этот критицизм вызвал со всех сторон резкие нападки на Валлу : в г. он едва спасся от святейшей инквизиции за мнение об апостольском символе и должен был вести ожесточенную полемику с Поджио , Фацио и другими гуманистами, которые упрекали его в высокомерии и заносчивости. Валла в ответ попрекал Поджио в том, что тот не владеет классическими языками древних и изьясняется на «кухонной латыни», подобно презренному повару.

Некоторые историки науки приписывают Валле формулировку следующих пяти условий успешного научного творчества:

1. общение с образованными людьми
2. изобилие книг
3. удобное, приятное и уединённое место для работы
4. наличие времени, не заполненного необходимыми делами
5. высвобожденность души

В историографии заслуги Валлы сводятся главным образом к тому же критицизму, а его «Historiarum Ferdinandi libri III» представляют интерес по той полемике, которую вызвала эта книга («In Bartholomaeum Facium recriminationum libri IV» ). Большинство сочинений Валлы изданы в XVI веке или всплыли в более позднее время.

Реконструкция

Лоренцо Валла стал символической фигурой Реформации , его авторитету приписаны многие критические антицерковные и антифеодальные произведения последующих веков эпохи книгопечатания.

Одним из примеров такого рода подмены являются «Опровержения подлинности Константинова Дара» , впервые опубликованные в г. - через 60 лет после смерти Валлы . С точки зрения современной науки, изложенные в тексте «доказательства» представляют из себя набор полемической демагогии, а в содержательной своей части опираются на традиционные, скалигеровские хронологические представления о тысячелетней древности «Дарения» , а так же на традиционные филологические реконструкции «древней латыни» . Поэтому, несмотря на многочисленные заявления о «доказанности» подложности «Дара» , сам текст, приписываемый Лоренцо Валле , не анализировался со времени своего появления, пополнив сомнительный фундамент традиционной хронологии . Католическая церковь окончательно признала подложность «Дара» только во второй половине XIX в., не столько из–за высказанных аргументов, сколько ради компромисса с современной гуманитарной наукой.

С точки зрения НХ , Константинов Дар - ошибочно датированная историческая реальность XV века, а текст «Опровержения» является идеологической фальшивкой, приписанной Валле , как значимой личности, задним числом религиозными реформаторами-гуманистами следующего века.

Характерно, что церковный деятель Валла , по мнению традиционной историографии, опровергал церковное учение о происхождении апостольского символа и написал трактат «De libero arbitrio» против Боэция , где критиковал стоические представления о соотношении свободы человеческой воли и божественного предопределения, принятые католическим богословием. Против монашеского аскетизма Валла , якобы, выступал в двух трактатах: «De voluptate ас vero bono» , пытаясь примирить крайний гедонизм с эпикуреизмом и христианство, а также «De professione religiosorum» ,- где автор резко выступает против монашеского института католической церкви - эта книга найдена в XIX веке и впервые опубликована в г. будучи не известной ранее этого времени.

В работе «Dialecticae disputationes» Валла поправляет логику Аристотеля по собственному разумению и критикует схоластическую философию, господствовавшую в европейской науке вплоть до времени Галилея . Историки также сообщают, что Валла , оказывается, не был враждебен христианству и интересовался церковно-богословскими вопросами: он составил филологические поправки к принятому переводу Нового Завета , написал «Sermo de mysterio Eucharistiae» и потерянное теперь сочинение об исхождении Святого Духа .

Понятно, что такого рода мнения о деятельности церковного функционера могли возникнуть только в эпоху Реформации и Просвещения , а закрепились лишь в новейшее время, когда Католическая Церковь потеряла свою политическую, экономическую и идейную силу.

Труды

• «De voluptate ас vero bono» ,
• «De vero falsoquie buono» ,
• «In Bartoli de insigniis et armis libellum epistola» ,

Уроженец Рима Лоренцо Валла (1407-1457 гг.) уже в молодые годы стал известен, как один из талантливых философов-гуманистов. В возрасте 23-х лет он уже был преподавателем университета в Павии, а в 1431 г. издал свое знаменитое сочинение "О наслаждении" (в 1433 г. это сочинение было переиздано в расширенной редакции под названием "Об истинном и ложном благе").

Не оставил он своей литературной деятельности и позднее, когда состоял при дворе сицилийского короля Альфонса Арагонского. При этом, многие произведения Лоренцо Валла были направлены против Римско-католической Церкви, ибо он постоянно выступал против светской власти римских пап, доказывал бессмысленность аскетизма и монашества. В одном из произведений он говорил: "Я дерзаю выступить против верховного первосвященника".

Может быть наибольшую "дерзость" Лоренцо Валла проявил в своем сочинении "Рассуждение о подложности так называемой Дарственной грамоты Константина", написанном в 1440 г. Дело в том, что римско-католическая Церковь считала себя наследницей светской власти римских императоров. Это мнение основывалось на "Дарственной грамоте", которую якобы даровал в IV в. император Константин римскому папе Сильвестру I. "Дар Константина" в течении многих веков считался юридическим обоснованием претензий римских пап на обладание светской властью не только в папской области в Италии, но и во всех европейских государствах, где исповедовалось католичество.

Лоренцо Валла впервые провел исторический и филологический анализ "Дарственной грамоты" и доказал подложность этого документа, его гораздо более позднее происхождение. Поэтому саму грамоту он называл "бесстыдной басней". Вполне понятно, что сочинение Лоренцо Валла вызвало огромный гнев в Риме, и мыслителю даже пришлось иметь дело с инквизицией.

Впрочем, новые гуманистические настроения получили влияние и в римской курии. С приходом к власти папы Николая V, симпатизировавшего гуманистам, изменилось и отношение к Лоренцо Валла. Он был приглашен на должность апостолического секретаря и профессора римского университета. При этом он не отказался от своих убеждений.

В духе всеобщего увлечения античной философией, Лоренцо Валла одним из первых гуманистов обратил внимание на творческое наследие Эпикура. В 1417 г. была найдена и позднее опубликована поэма римского поэта и мыслителя Тита Лукреция Кара "О природе вещей", в которой излагались эпикурейский воззрения. В довольно короткие сроки поэма Лукреция Кара стала очень популярной. Мыслителей Эпохи Ренессанса привлекло в философии Эпикура прежде всего учение о наслаждении и между ними развернулась настоящая дискуссия о сущности этого учения.

Трактат "О наслаждении", написанный Лоренцо Валла, стал прямым продолжением данной дискуссии. Философ-гуманист призывал к самому внимательному прочтению идей Эпикура. Ведь с официальной католической точки эрения философия Эпикура порицалась, как несоответствующая общему христианскому мировоззрению, которое отрицало наслаждение как цель человеческого существования.

Лорецо Валла, наоборот, увидел в учении Эпикура опору для обоснования новой гуманистической этики. С его точки зрения, человек должен следовать своей природе, предрасположившей его к наслаждению, обязан заботиться не только о душевном, но и о телесном здоровье. И вообще, стремление к наслаждению, в трактовке Лоренцо Валла, является главным стимулом, движущим всеми человеческими поступками. Наслаждение есть высшее благо, поэтому в одной из глав своей книги "О наслаждении" он пишет: "Жить без наслаждения невозможно, а без добродетели можно". А в другом месте провозглашает: "Да здравствуют верные и постоянные наслаждения в любом возрасте и для любого пола!"

И вообще, Валла, буквально воспевает человеческие чувства, доставляющие наслаждения, выразив в одном из своих произведений сожаление, что у человека только пять, а не пятьдесят или даже не пятьсот чувств!

Вполне естественно, что подобная позиция приводила мыслителя к восприятию личности как центра бытия вообще. Неискоренимый эгоизм человеческой природы обосновывается уже в силу стремления к самосохранению. Недаром Валла утверждает, что его личная жизнь, для него самого - высшее благо. Собственная жизнь для человека более предпочтительна, нежели жизнь других людей. И все помыслы человека самой природой направляются на заботу о самом себе.

По сути дела, у Лоренцо Валла формулируется настоящая "апология наслаждения", которая становится одним из важнейших принципов морали. Однако, при этом само наслаждение понимается не как только лишь удовлетворение неких низменных плотских потребностей. Наоборот, в полном соответствии с Эпикуром, утверждается идея наслаждения, как гармонии духовного и телесного начал, в равной степени присущих человеку и поэтому обязательных для него.

Более того, остерегая людей от того, чтобы исповедовать лишь плотские наслаждения он говорит: "Нужно отметить, что хотя я говорил, что наслаждение или удовольствие есть всегда благо, но стремлюсь я все же не к наслаждению, а к Богу. Наслаждение есть любовь, и Бог дает это наслаждение". Поэтому Лоренцо Валла называет истинным наслаждением то, которое испытывает душа в раю.

Впоследствии "апология наслаждения" становится одной из важнейших тем во всей гуманистической литературе, ибо через призму эпикурейских идей, понятых в новом духе, как бы прояснялись новые уже гуманистические идеи о сущности человеческой личности, о взаимоотношениях отдельного человека с Богом и другими людьми.

© Все права защищены