Попалась мне тут на глаза небольшая книжечка знаменитого французского историка-медиевиста Жака Ле Гоффа "История Европы, рассказанная детям" , написанная в 1998 году.
Стало очень интересно, как же в ней представлена Россия
, и представлена ли вообще?
Прочитал. Оказалось, что о России в ней хоть и немного, но есть.
Но вот самое интересное , какой образ России пытается вложить в головы маленьких французов этот весьма авторитетный историк?
Жак Ле Гофф (1924 - 2014)
Судите сами! ЗАГОЛОВКИ
внутри поста сделаны мной (С. В.), цитаты Ле Гоффа - в кавычках и выделены полужирным курсивом
, мои примечания к ним - обычным шрифтом.
Цитирую по следующему изданию: Ле Гофф Ж. История Европы, рассказанная детям. Пер. с фр. Н. Кудряковой. - М.: Текст, 1998 - 142 с.
ОБЩИЙ ОБРАЗ РОССИИ
"В России говорят по-русски (вот уж, неожиданно, да?), из крепких напитков предпочитают водку, очень любят чай, который готовят в огромных металлических чайниках - самоварах (вообще-то чай в самоварах не готовят, а только воду кипятят, ну да ладно, вопрос в другом: можете ли вы припомнить, когда вы последний раз пользовались самоваром и пользовались ли вы им когда-нибудь вообще?); из жидкого теста пекут тонкие лепешки - блины.
Зимой в России очень холодно, и чтобы не замерзнуть, путешественнику придется купить шубу и меховую шапку. Заплатит он за них российскими деньгами - рублями". (с. 7-8)
Этот "шедевр" этнографического описания современной (!) России расположен в самом начале книги и, по мнению автора, видимо, это все, что нужно знать маленькому французу об огромной стране, которая по размерам больше, чем вся Европа. Замечательно, правда? Какие знакомые клише: водка, самовар, блины, холод, шуба... Жаль, что не рассказано о том, что в России по улицам ходят медведи и все поголовно (в том числе и медведи) играют на балалайках!
И, конечно же, в России всегда стоят лютые морозы!
Стоит ли потом удивляться, что некоторые разговоры с европейцами напоминают диалоги из репертуара театра абсурда? Например, такой:
Разговор с таксистом, который вез меня в июле позапрошлого года из римского аэропорта в отель в Лидо-ди-Остии.
- Привет! Вы из России?
- Привет! Да, из России, из Москвы.
- Ну и как так в России, холодно?
- Почему же холодно? Совсем нет - почти тридцать градусов.
- О, мама мия, тридцать градусов мороза! И это для вас не холодно?!
Напрасно я пытался убедить таксиста-итальянца, что в Москве сейчас стоит жара, и что в этом нет ничего необычного. Судя по его выражению лица, он мне так и не поверил. Потом разговор переключился, разумеется, на футбол (как раз шел ЧМ в Бразилии, в котором ни сборная России, ни сборная Италии не смогли даже выйти из группы).
- Ну и как вам наш Фабио Капелло?
- Да как-то не очень.
- Вообще-то, он неплохой тренер, но как ему тренировать, если у вас постоянно морозы и снег?
- ??? А, ну да, конечно....
Впрочем, я несколько отвлекся от основной темы.
Возвращаюсь к книге Жака Ле Гоффа .
Уже хорошо то, что он считает Россию (по крайней мере до Урала) частью Европы. Видимо, идея Шарля де Голля о единой Европе "от Алтантики до Урала", осталась для него близкой и в 90-е годы ХХ века.
Но давайте посмотрим, что он пишет о России дальше. Впрочем, в основном, сплошной негатив.
ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ЕВРЕЕВ
Так, рассказывая о преследовании евреев в Средние века, Ле Гофф пишет:
"С конца XII века евреев стали преследовать и убивать, христианские владыки изгоняли их из своих королевств. Так было в Великобритании, Франции, Испании и Португалии.
Только после Великой Французской революции права евреев приравняли к правам других народов - сначала во Франции, а затем и в других европейских государствах.
Во время Второй мировой войны миллионы евреев погибли в концентрационных лагерях смерти и в газовых камерах. Освенцим навсегда остатся символом войны и человеческой жестокости.
На востоке Европы еврейские поселения сохранились, но и там евреи не раз подвергались преследованиям и уничтожению. Ярким примером могут служить кровавые погромы, прокатившиеся в начале ХХ века по России.
Это одна из самых мерзких страниц истории Европы".
(с.53-54)
Ну и какой же вывод должны сделать французские дети из этого текста? Очевидно такой: французы молодцы - они первыми отказались от антисемитизма. А вот русские - преследовали евреев и уничтожали их даже в ХХ веке, в том числе и в Освенциме. Позор России!!!
О том, что концлагерь был расположен на территории оккупированной немцами Польши, о том, что вовсе не русские сжигали евреев в печах Освенцима, как и о том, что его, оставшиеся в живых узники, были освобождены воинами Красной армии, разумеется, не упоминается.
НОВОЕ ВРЕМЯ
В изложении событий европейской истории Ле Гоффом Россия до XVIII века вообще не упоминается ни разу. Да и затем лишь эпизодически:
"В 1776 году Великобритания потеряла свои американские колонии, и на карте мира появилось новое государство: Соединенные Штаты Америки. Основанные европейцами, к ХХ веку они стали главными конкурентами Европы.
В самой Европе, на северо-востоке, быстро окрепли три новых государства: Российская империя, которую царь Петр Великий, тот самый, что работал на верфях в Голландии, старался переделать на европейский манер, а также Швеция и Пруссия, два небольших королевства с сильными армиями".
(с. 76, глава "Новые государства в Европе и не только"
)
Здорово, правда?
Оказывается, согласно Ле Гоффу, до Петра I никакого государства в России не существовало (ведь он так и пишет "новые государства"). Стоит ли удивляться, что в его книге Россия до XVIII века не упоминается ни разу?
Да и Петр Великий, известен прежде всего тем, что "работал на верфях в Голландии"!
Впрочем, о том, что "два небольших королевства с сильными армиями" были в том же XVIII веке Россией биты (Швеция в Северой войне, после которой она навсегда потеряла статус великой державы, а Пруссия в Семилетней войне, когда русская армия в 1760 году вошла в Берлин), французский историк тоже не упоминает.
Да и зачем? Ведь в той же Семилетней войне Пруссия в союзе с Англией все-таки одержала победу над Австрией и Францией, но только лишь потому, что Россия из этой не нужной ей войны вышла. Как же признать, что "великая" Франция потерпела поражение от "слабой" Пруссии? Вот и приходится называть ее "небольшим королевством с сильной армией".
"Великолепные образцы барокко есть и в России - в первую очередь Зимний дворец в Санкт-Петербурге". (с.78)
Зимний дворец, далеко не самый лучший образец барокко в России, но зачем об этом знать французским детям?
"В первой половине XIX столетия в Европе родился новый литературный и художественный стиль - романтизм. У его истоков стоял женевец Жан-Жак Руссо. Как и стиль барокко, как идеи гуманизма и Просвещения, это новое увлечение охватило весь континент. Так, например, в России великий поэт Александр Пушкин был представителем романтической школы". (с.95)
Вот спасибо Жаку Ле Гоффу! Ведь я не знал, что Пушкин, оказывается, последователь Руссо и "представитель романтической школы"! Думается, что сам Пушкин был бы этому тоже весьма удивлен и возмущен.
"Во всей Европе - от Португалии до России - наступила эпоха Просвещения. Многие европейские монархи хотели прослыть либеральными правителями и приглашали в советники французских философов, таких как Дидро и Вольтер. Но прусский король Фридрих II, русская императрица Екатерина II и австрийский император Иосиф II быстро разочаровались в своих советниках-философах, впрочем, как и философы в них". (с.81)
Да, зато французы не разочаровались и получили революцию 1789 года, которую Ле Гофф оценивает положительно, хотя и критикует террор якобинцев и Наполеона, который "встал на путь национализма и стремления к мировому господству". (с.90-94)
Впрочем, главу из книги Ле Гоффа, посвященную наполеоновским войнам ("Неудачная попытка объединения Европы - Наполеон" ), лучше привести полностью.
"Стоило Наполеону Бонапарту прийти к власти во Франции, как он тут же развязал войну на всем европейском континенте. Его первоначальные планы были прекрасны, он хотел принести завоевания революции: свободу, равенство и спаведливость - народам Европы. Наполеона радостно встретили в Польше, поделенной между ее могучими соседями: Россией, Австрией и Пруссией, - в Далмации, угнетаемой Австрией, и в Неаполе, где не любили королей из династии Бурбонов. Вся остальная Европа объединилась против него. Первыми поднялись на борьбу с наполеоновской Европой русские - они заставили Наполеона, взявшего Москву, бежать из России в лютый мороз. Не сдавались и испанцы, которые начали против захватчиков патризанскую войну - герилью. Здесь французам противостояла не регулярная армия, а многочисленные отряды добровольцев.
В XIX веке наполеоновская Европа пала, а в ХХ веке такая же судьба постигла еще более чудовищного монстра - Европу гитлеровскую"
. (с. 94-95)
Ну тут и комментировать особенно нечего! Но все же...
О том, как Суворов с Ушаковым били французов в Италии в 1799 году, Ле Гофф почему-то стыдливо предпочитает умолчать.
Но, конечно же, русские победили Наполеона исключительно благодаря "лютому морозу"!
А о том, что в 1814 году русские взяли Париж, упоминать, разумеется, не нужно, ведь это может привести к тому, что у маленьких французов просто напросто сложится комплекс неполноценности.
И снова сплошной негатив в главах "Европа против народов" и "Европа колонизирует мир" :
"Черновой набросок Европы был сделан на Венском конгрессе в 1815 году. Союзники: Россия, Австро-Венгрия
(ничего, что в это время не существовало такого государства, а была Австрийская империя? Или историку Ле Гоффу об этом не известно?), Пруссия и поддерживающая их Великобритания - победители Наполеона, которые разрушили его империю, построенную на крови, - решили заставить народы Европы забыть о свободе.
Самым угнетенным народом Европы были поляки
(да неужто? а как же Конституция Польши, дарованная им благодушным Александром I?). В 1831 году они начали борьбу за независимость
(вообще-то, в 1830-м), а в 1863 году освободительное движение было жестоко подавлено русскими"
. (с. 103-104)
Как же Ле Гофф забыл о том, что "Россия - жандарм Европы"? Серьезное упущение с его стороны!
"Начиная с XVI века европейские государства: Франция, Англия, Испания, Португалия, Нидерланды - захватывали земли на других континентах, главным образом в Америке и на азиатском Дальнем Востоке.
Россия становилась все более могущественной империей, продвигаясь сначала на юг (присоединение Украины), а потом на восток, в Азию (завоевание Сибири). К XIX веку, увеличив свои владения за счет азиатских территорий, Российское государсто сильно отличалось от других европейских империй: оно было огромным и единым, в нем исчезли границы между Европой и Азией, большая часть его центральноазиатского населения исповедовала ислам. Сибирь стала местом ссылки и каторги, куда отправляли политических заключенных". (с. 105)
Ну, конечно же, главным колонизатором в XIX веке являлась именно Россия! Чувствуете страх французского историка: "Оно было огромным и единым"?
Ислам, может быть, для Франции в 1998 году еще и являлся чем-то чуждым, но что бы сказал Ле Гофф теперь, когда в Париже мусульман едва ли не больше, чем католиков-французов, не говоря уже о Марселе? А еще на днях мэром Лондона стал мусульманин, правда, до этого историк не дожил.
Ну да, Сибирь - это для европейцев страшное слово, ведь это один огромный "ГУЛАГ", начиная с XIX века, и до настоящего времени! Солженицын - форева!!! Кстати, Ле Гофф, Солженицына упомятуть не забыл, а как же иначе:
"Близнецы немецких концентрационных лагерей - советские лагеря - были заполнены миллионами заключенных, которые жили в нечеловеческих условиях и выполняли тяжелую работу. Не забывайте про ГУЛАГ, о его ужасах писал Александр Солженицын, который провел несколько лет в сталинских лагерях". (с. 127).
Впрочем, кроме Солженицына, Жак Ле Гофф упонянул в своей книге и других русских писателей, как ему кажется, весьма позитивно:
"XIX век - век расцвета русского романа. Имена Льва Толстого и Федора Достоевского известны всему миру. По их произведениям ставят спектакли, снимают фильмы как в России, так и в других странах. Например, в США снят фильм по самому известному роману Льва Толстого "Война и мир" . (с. 110-111)
Мне не известна ни одна экранизация любого из романов русских писателей, снятая в США, которая не была бы переполнена "клюквой". Но для Жака Ле Гоффа, видимо, сам факт того, что роман Льва Толстого был экранизирован в США, является высшим знаком качества литературного произведения! Как вам, к примеру, такие Андрей Болконский и Наташа Ростова (1956 г.):
А ведь когда-то я считал Жака Ле Гоффа серьезным историком, продолжателем дела Марка Блока и Люсьена Февра.
Да и сам он в этой своей книжке для детей, вроде бы, пишет совершенно правильные фразы:
"Необходимо хорошо знать свое прошлое, чтобы подготовить будущее, помогать развитию добрых традиций и не повторять прежних ошибок и преступлений. Но нельзя манипулировать историей, создавая новые националистические мифы. История не должна быть обузой или дурным советчиком, который оправдает любое насилие. Она должна говорить правду и служить прогрессу" . (с. 110)
О том, как сам Жак Ле Гофф следует изложенному им принципу, что история "должна говорить правду", я думаю, вы уже смогли убедиться. Но самое интересное я приберег для второй части этого поста , в которой французский историк рассказывает о роли России в еропейской истории ХХ века .
Так что, продолжение следует.
Сергей Воробьев.
OCR Busya http//:www.lib.aldebaran.ru
«Жак ле Гофф «Цивилизация средневекового запада»»: Издательская группа «Прогресс» «Прогресс‑академия»; Москва; 1992
Аннотация
Это издание осуществлено при участии Министерства иностранных дел Франции и французского посольства в Москве
В центре внимания автора – Пространство и Время в жизни и восприятии тогдашнего населения Европы, его материальная жизнь, характеристика их социальной системы и, главное, анализ их менталитета, коллективной психологии, способов чувствовать и мыслить.
Жак Ле Гофф
Цивилизация средневекового Запада
Общая редакция Ю.Л. Бессмертного
Редактор Е. Н. Самойло.
Переводчики: Е. И. Лебедева, Ю.П. Малинин, В.И. Райцес, П.Ю. Уваров
Предисловие к русскому переводу
Я горд и счастлив, что мою книгу «Цивилизация средневекового Запада» прочтет русский читатель. Я горячо благодарю переводчиков и коллег, помощь которых сделала возможной публикацию книги, и в первую очередь профессоров Юрия Бессмертного и Арона Гуревича.
Книга появилась впервые в 1964 г. с многочисленными иллюстрациями, сопровождаемыми подробными пояснениями, – они, к сожалению, частично отсутствуют в пересмотренном и обновленном издании 1984 г. Эта книга отвечает задачам серии «Великие цивилизации» и моей концепции истории, в частности истории цивилизации. В ней я прослеживаю основные линии эволюции Запада между V и XV вв., ибо история – это движение и изменение, выделяя следующие существенные моменты: возникновение новых королевств, рожденных из синтеза двух культур, варварской и римской; попытка германцев создать новую организацию – каролингский мир, скороспелая попытка объединения Европы (VIII – X вв.); и, наконец, формирование единой и многообразной христианской Европы – период внутреннего и внешнего подъема X – XIII вв., когда экономический, демографический, религиозный, интеллектуальный и художественный прогресс представляется мне более важным, нежели перипетии политической жизни с ее борьбой между папами и императорами, скрывающей великое политическое новшество – становление современных государств, которые вышли из феодальной системы и сосуществовали с ней, не разрушая ее (как казалось, традиционной историографии). И в заключение я останавливаюсь на кризисе XIV – XV столетий, который, как это часто бывает в истории, представлял собой скорее мутацию и трансформацию, чем упадок.
Я должен был считаться с теми хронологическими рамками, которые определены участием в коллективном начинании. Хотя сегодня я настаивал бы на расширении временных рамок, на «долгом» Средневековье, охватывающем эпоху, начинающуюся со II – III‑го столетия поздней Античности (о которой так и не был написан том, предусмотренный планом серии) и не завершающуюся Ренессансом (XV – XVI вв.), связь которого с Новым временем, на мой взгляд, преувеличена. Средневековье длилось, по существу, до XVIII в., постепенно изживая себя перед лицом Французской революции, промышленного переворота XIX в. и великих перемен века двадцатого. Мы живем среди последних материальных и интеллектуальных остатков Средневековья.
Полагаю, что мне лучше удалась вторая часть, посвященная собственно средневековой цивилизации, где я пытался описать и объяснить, что она из себя представляла в центральный период X – XIV вв. Я понимаю ее широко, следуя концепции тотальной истории, воспринятой мной в духе журнала «Анналы», основанного в 1929 г. Марком Блоком и Люсьеном Февром. Концепция тотальной истории включает в себя не только то, что другие традиции мысли именуют культурой или цивилизацией, – она подразумевает также и материальную культуру – технику, экономику, повседневную жизнь (ибо люди в процессе истории строят жилища, питаются, одеваются и вообще функционируют), равно как и интеллектуальную и художественную культуру, не устанавливая между ними ни отношений детерминизма, ни даже иерархии. В особенности она избегает понятий «базиса» и «надстройки», которые насилуют постижение исторических структур и их взаимодействие. Тотальная история должна опираться на социальную историю, которая и есть подлинное содержание истории, как ее справедливо понимал Марк Блок.
Вначале я обрисовал не «происхождение» (согласно Марку Блоку, «опасный идол историков»), но наследие, которое получает и отбирает цивилизация, трансформирующаяся в соответствии с ним, наследие прежних обществ Европы – кельтско‑германских, славянских и т.д., наследие греко‑римское, наследие иудео‑христианской традиции. Начав свое исследование с рассмотрения пространственно‑временных структур, которые образуют кадр любого общества и любой культуры, я изучал как материальные аспекты пространства и времени, так и те представления, посредством которых мужчины и женщины Средневековья воспринимали историческую реальность. Ведь эта реальность представляет собой единство материальных условий и мира воображения, в которых живут члены всякого общества: земля и небо, лес, поляна, сухопутные и морские дороги, множественность социальных времен, грезы о конце света и о потустороннем существовании, характерные для цивилизации средневекового Запада.
Вместе с тем я старался также показать внутренние связи между реальными социальными структурами и их функционированием («борьба классов», термин, трудноприменимый к Средневековью), процессами маргинализации и исключения из общества, с одной стороны, и схемами, при помощи которых люди той эпохи – преимущественно интеллектуалы, клирики – пытались осмыслить общество: «духовенство и миряне», «могущественные и бедняки», три «сословия» или три «разряда», согласно индоевропейской трехфункциональной концепции, множественность «сословий» и «социальных разрядов» и т. п.
Более всего мне хотелось изобразить все эти аспекты средневековой цивилизации, демонстрируя ментальность, эмоциональность и установки поведения, которые отнюдь не являются поверхностными или излишними «украшениями» истории, ибо они‑
то и придавали ей всю ее красочность, оригинальность и глубину: символическое мышление, чувство неуверенности или вера в чудеса сказали бы нам больше о средних веках, чем изощренно построенные догмы и идеологические анахроничные абстракции.
Если моя книга сможет дать русским читателям кое‑какие ключи для лучшего понимания иного Средневековья – Средневековья их предков, Средневековья другой половины христианства, христианства восточного, я буду счастлив. Ибо то, что ныне предстоит осуществить европейцам Востока и Запада, заключается в объединении обеих половин, вышедших из общего, я бы сказал, братского наследия единой цивилизации, уважающей порожденные историей различия.
Наконец, я хочу выразить огромную радость по поводу того, что вижу свою книгу в переводе на русский язык, оказавшемся возможным благодаря новым условиям, созданным исключительной смелостью, с какой граждане, населяющие эту страну, изменяют свою собственную историю. Конечно, историческая наука в Восточной Европе не была уничтожена в 1917 г., и многие из русских советских историков с риском для жизни продолжали работу в русле их великой историографической традиции. Но свобода, в которой нуждается труд историка, ищущего истину, была подавлена. Теперь мы можем возобновить диалог, в котором все так нуждаемся.
Жак Ле Гофф Париж, октябрь 1991
Жак Ле Гофф
Ле Гофф (Le Goff), Жак (р. 1924) - французский историк-медиевист, со 2-й половины 1980-х - глава школы «Анналов». Разделяя базовые эпистемологические ценности школы «Анналов», Ле Гофф в своем творчестве уделял особое внимание изучению истории ментальностей .
Философский словарь / авт.-сост. С. Я. Подопригора, А. С. Подопригора. - Изд. 2-е, стер. - Ростов н/Д: Феникс, 2013, с 188-189.
Ле Гофф (Le Goff) Жак (р. в 1924) - французский историк-мидиевист, со второй половины 1980-х - глава школы "Анналов". Основные сочинения: "Купцы и банкиры средневековья" (1956), "Средневековые интеллектуалы" (1957), "Цивилизация средневекового Запада" (1965), "За новое изучение средневековья" (1977), "Рождение чистилища" (1981), "Средневековый мир воображения" (1985), "История и память" (1986), "Кошелек и жизнь: экономика и религия в средневековье" (1986), "Аппетит к истории" (1987), "Человек Средневековья" (коллективный труд, под ред. Л., 1987) и др. Профессор Школы высших исследований в области социальных наук (Париж), ее президент (1972-1977, третий после Февра и Броделя). Член редакционной коллегии "Анналов" (с 1969). Разделяя базовые эпистемологические ценности школы "Анналов", Л. в своем творчестве уделил особое внимание изучению истории ментальностей.
По Л., ментальности - это не четко сформулированные и не вполне (иногда совсем не) осознаваемые стереотипные процедуры мышления, а также лишенные логики умственные образы, которые присущи конкретной эпохе или определенной социальной группе. Ментальности как способы ориентации в социальном и природном мире выступают своебычными автоматизмами. Согласно Л., данные совокупности шаблонов и ценностей, как правило, не артикулируются проводниками официальной морали и идеологии - они имплицитно обусловливают поведение людей, не будучи конституированы в системный нравственный или мировоззренческий кодекс. (Культура тем самым трактуется Л. не как система духовных достижений индивидуального творчества, а как способ духовного существования людей, как система мировосприятия и совокупность картин мира, явно или латентно присутствующие в сознании индивидов и продуцирующие программы и модели поведения последних.) С точки зрения Л., эти традиционно консервативные и (по сути своей) внеличные установки сознания имеют тем более принудительный характер, поскольку не осознаются индивидами. Реконструкция эволюции ментальностей являет собой в таком контексте историю различных "замедлений в истории". Социальная история идей в ракурсе схемы Л. - высокопротиворечивый процесс: с одной стороны, будучи выработаны интеллектуальной элитой, они, внедряясь в массы и взаимодействуя с ментальными установками среды, существенно трансформируются - иногда до неузнаваемости.
С другой стороны, по наблюдениям Л., культурные традиции народа и фольклорное творчество в исторической ретроспективе блокируются "ученой культурой" и письменной традицией, что существенно осложняет процедуры адекватной реконструкции народной культуры ушедших эпох. В целом, по схеме Л., историческая реальность "представляет собой единство материальных условий и мира воображения, в которых живут члены всякого общества: земля и небо, лес, поляна, сухопутные и морские дороги, множественность социальных времен, грезы о конце света и о потустороннем существовании...". Концепция тотальной истории в качестве собственного предметного поля должна, с точки зрения Л., включать в себя "не только то, что другие традиции мысли именуют культурой и цивилизацией", она подразумевает также изучение "материальной культуры - техники, экономики, повседневной жизни... равно как и интеллектуальной и художественной культуры, не устанавливая между ними ни отношений детерминизма, ни даже иерархии". В особенности важно,- утверждает Л. - избегать понятий "базиса" и "надстройки", которые "насилуют постижение исторических структур и их взаимодействие". Отказывая моделям жесткого экономического детерминизма в праве на истинность, Л. выражает явное предпочтение полифакторным подходам исторического объяснения, преодолевая пагубный волюнтаристский потенциал человекоцентрированных методологических схем: "Я неизменно предпочитал человеческие существа абстракциям, но историк не в состоянии их понять иначе, чем в недрах исторических систем, в которых они жили. Вся история заключается в этом взаимодействии структур с людьми во времени".
Так, в частности, Л. осуществляет анализ эволюции феномена социального времени в средние века. Эмоционально подавляющий человека догмат о Вечности вкупе с доминированием естественно-природных ритмов сельскохозяйственной деятельности продуцировали безразличие средневековых людей ко времени повседневности. Диктуя все основные ритмы последнего (включая санкционирование периодов для сексуальных контактов между индивидами), церковь использовала контроль над времясчислением в качестве инструмента социального контроля. В этом же контексте осуществлялось осуждение ростовщичества как сферы извлечения дохода: полагание времени достоянием Бога не допускало таких деяний. Тем самым монополия на времясчисление обусловливала возможность контроля как производственной, так и семейной жизни верующих. Напротив, ереси, проповедовавшие скорое второе пришествие Иисуса Христа, по Л., "торопили время", "вырывая" его у церкви, и таким образом выступали разновидностью социальной борьбы в обществе. Неудивительно поэтому, согласно Л., что обитатели городов, купцы и предприниматели в качестве одного из ведущих репертуаров пафосного провозглашения собственной автономии считали легитимацию собственного времени в противовес времени церкви: башенные механические часы на рубеже 13-14 вв. стали атрибутами городов Европы. Историческая концепция Л. не только сыграла заметную роль в модернизации "Анналов" Школы в конце 20 ст., но и (наряду с более "экономически мотивированной" моделью понимания и реконструкции истории, принадлежащей Броделю) выступила удачной альтернативой одномерным объяснениям истории ортодоксального марксистского толка.
А.А. Грицанов
Новейший философский словарь. Сост. Грицанов А.А. Минск, 1998.
Далее читайте:
Философы, любители мудрости (биографический указатель).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Составитель книжной серии «Становление Европы» о европейской истории.
Научные интересы и позиция
Специалист по XIII веку , автор биографий Людовика IX Святого и Франциска Ассизского . Агностик Ле Гофф занимает нейтральную позицию между религиозной апологией и атеистической критикой Средних Веков. Сторонник концепции Средневековья как особой цивилизации, отличной и от античной, и от новоевропейской.
Библиография
- Faut-il vraiment découper l"histoire en tranches? , éd. Seuil, 2014
- À la recherche du temps sacré, Jacques de Voragine et la Légende dorée , Paris, Perrin, 2011
- Le Moyen Âge et l’argent: Essai d’anthropologie historique, Paris, Perrin, 2010
- Avec Hanka , Gallimard, 2008
- L"Europe expliquée aux jeunes , Seuil, 2007
- Marchands et banquiers du Moyen Âge, Paris, PUF, 2006
- Héros et merveilles du Moyen-âge , Seuil, 2005
- Un long Moyen Âge , Paris, Tallandier, 2004, ISBN 2-84734-179-X
- Héros du Moyen Âge, Le roi, le saint, au Moyen Âge , Gallimard Quarto, 2004
- À la recherche du Moyen Âge , Louis Audibert, 2003
- Une histoire du corps au Moyen Âge (avec Nicolas Truong), Liana Lévi, 2003
- Le Dieu du Moyen Âge , Bayard, 2003
- L’Europe est-elle née au Moyen Âge? , Seuil, 2003
- De la pertinence de mettre une œuvre contemporaine dans un lieu chargé d’histoire , Le Pérégrinateur, 2003
- Cinq personnages d’hier pour aujourd’hui: Bouddha, Abélard, saint François, Michelet, Bloch , La Fabrique, 2001
- Marchands et banquiers du Moyen Âge , PUF, 2001
- Le sacre royal à l"époque de Saint-Louis , Gallimard , 2001
- Un Moyen Âge en images , Hazan, 2000
- Dictionnaire raisonné de l’Occident médiéval (en collaboration avec Jean-Claude Schmidt), Fayard, 1999
- Saint François d’Assise , Gallimard , collection " à voix haute ", 1999 (CD)
- Un autre Moyen Âge , Gallimard , 1999
- Le Moyen Âge aujourd’hui , Léopard d’Or, 1998
- La bourse et la vie , Hachette Littératures, 1986
- Pour l’amour des villes (en collaboration avec Jean Lebrun), Textuel, 1997
- La civilisation de l’Occident Médiéval , Flammarion, 1997
- Une vie pour l’histoire (entretiens avec Marc Heurgon), La Découverte, 1996
- L’Europe racontée aux jeunes , Seuil, 1996
- Saint Louis , Gallimard, 1995
- L’Homme médiéval (dir.), Seuil, 1994
- La vieille Europe et la nôtre , Seuil, 1994
- Le XIIIe siècle: l’apogée de la chrétienté , Bordas, 1992
- Gallard, passeport 91-92: une œuvre d’art à la rencontre de… , Fragments, 1992
- Histoire de la France religieuse (dir., avec René Rémond), 4 volumes, Seuil, 1988-1992
- L"État et les pouvoirs , (dir.), Seuil, 1989
- Histoire et mémoire , Gallimard , 1988
- Faire de l’histoire (dir., avec Pierre Nora), 3 volumes, Gallimard , 1986
- Intellectuels français, intellectuels hongrois, XIIe-XXe siècle , Editions du CNRS, 1986
- Crise de l’urbain, futur de la ville: actes , Economica, 1986
- L’imaginaire médiéval , Gallimard , 1985
- La naissance du purgatoire , Gallimard , 1981
- La nouvelle histoire (en collaboration avec Jacques Revel), Editions Retz, 1978
- Pour un autre Moyen Âge , Gallimard , 1977
- Les propos de Saint Louis , Gallimard , 1974
- Hérésie et sociétés dans l’Europe pré-industrielle, XIe-XVIIIe siècle: communications et débats du colloque de Royaumont , EHESS, 1968
- Marchands et banquiers au Moyen Âge , Le Seuil, 1957
- Les intellectuels au Moyen Âge , Le Seuil, 1957
Переводы
- (в соавторстве с Николя Трюон)
Напишите отзыв о статье "Ле Гофф, Жак"
Примечания
Ссылки
- // Эксперт . - 2014. - № 15 .
|
||||||||||||||
Ошибка Lua в Модуль:External_links на строке 245: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Отрывок, характеризующий Ле Гофф, Жак
– Прости меня, малая, но ВЫБОР ЕСТЬ ВСЕГДА. Важно только уметь правильно выбрать... Вот погляди – и старец показал то, что минуту назад показывала ему Стелла.– Твой друг-воин пытался бороться со злом здесь так же, как он боролся с ним на Земле. Но ведь это уже другая жизнь, и законы в ней совершенно другие. Так же, как другое и оружие... Только вы вдвоём делали это правильно. А ваши друзья ошиблись. Они могли бы ещё долго жить... Конечно же, у каждого человека есть право свободного выбора, и каждый имеет право решать, как ему использовать его жизнь. Но это, когда он знает, как он мог бы действовать, знает все возможные пути. А ваши друзья не знали. Поэтому – они и совершили ошибку, и заплатили самой дорогой ценой. Но у них были прекрасные и чистые души, потому – гордитесь ими. Только вот уже никто и никогда не сможет их вернуть...
Мы со Стеллой совершенно раскисли, и видимо для того, чтобы как-то нас «развеселить», Анна сказала:
– А хотите, я попробую позвать маму, чтобы вы смогли поговорить с ней? Думаю, Вам было бы интересно.
Я сразу же зажглась новой возможностью узнать желаемое!.. Видимо Анна успела полностью меня раскусить, так как это и правда было единственным средством, которое могло заставить меня на какое-то время забыть всё остальное. Моя любознательность, как правильно сказала девушка-ведьма, была моей силой, но и самой большой слабостью одновременно...
– А вы думаете она придёт?.. – с надеждой на невозможное, спросила я.
– Не узнаем, пока не попробуем, правда же? За это ведь никто наказывать не будет, – улыбаясь произведённому эффекту, ответила Анна.
Она закрыла глаза, и от её тоненькой сверкающей фигурки протянулась куда-то в неизвестность, пульсирующая золотом голубая нить. Мы ждали, затаив дыхание, боясь пошевелиться, чтобы нечаянно что-либо не спугнуть... Прошло несколько секунд – ничего не происходило. Я уже было открыла рот, чтобы сказать, что сегодня видимо ничего не получится, как вдруг увидела, медленно приближающуюся к нам по голубому каналу высокую прозрачную сущность. По мере её приближения, канал как бы «сворачивался» за её спиной, а сама сущность всё более уплотнялась, становясь похожей на всех нас. Наконец-то всё вокруг неё полностью свернулось, и теперь перед нами стояла женщина совершенно невероятной красоты!.. Она явно была когда-то земной, но в то же время, было в ней что-то такое, что делало её уже не одной из нас... уже другой – далёкой... И не потому, что я знала о том, что она после смерти «ушла» в другие миры. Она просто была другой.
– Здравствуйте, родные мои! – коснувшись правой рукой своего сердца, ласково поздоровалась красавица.
Анна сияла. А её дедушка, приблизившись к нам, впился повлажневшими глазами в лицо незнакомки, будто стараясь «впечатать» в свою память её удивительный образ, не пропуская ни одной мельчайшей детали, как если бы боялся, что видит её в последний раз... Он всё смотрел и смотрел, не отрываясь, и, казалось, даже не дышал... А красавица, не выдержав более, кинулась в его тёплые объятия, и, как малое дитя, так и застыла, вбирая чудесный покой и добро, льющиеся из его любящей, исстрадавшейся души...
– Ну, что ты, милая... Что ты, родная... – баюкая незнакомку в своих больших тёплых руках, шептал старец.
А женщина так и стояла, спрятав лицо у него на груди, по-детски ища защиты и покоя, забывши про всех остальных, и наслаждаясь мгновением, принадлежавшим только им двоим...
– Это что – твоя мама?.. – обалдело прошептала Стелла. – А почему она такая?..
– Ты имеешь в виду – такая красивая? – гордо спросила Анна.
– Красивая, конечно же, но я не об этом... Она – другая.
Сущность и правда была другой. Она была как бы соткана из мерцающего тумана, который то распылялся, делая её совершенно прозрачной, то уплотнялся, и тогда её совершенное тело становилось почти что физически плотным.
Её блестящие, чёрные, как ночь, волосы спадали мягкими волнами почти что до самых ступней и так же, как тело, то уплотнялись, то распылялись искристой дымкой. Жёлтые, как у рыси, огромные глаза незнакомки светились янтарным светом, переливаясь тысячами незнакомых золотистых оттенков и были глубокими и непроницаемыми, как вечность... На её чистом, высоком лбу горела золотом такая же жёлтая, как и её необычные глаза, пульсирующая энергетическая звезда. Воздух вокруг женщины трепетал золотыми искрами, и казалось – ещё чуть-чуть, и её лёгкое тело взлетит на недосягаемую нам высоту, как удивительная золотая птица... Она и правда была необыкновенно красива какой-то невиданной, завораживающей, неземной красотой.
– Привет вам, малые, – обернувшись к нам, спокойно поздоровалась незнакомка. И уже обращаясь к Анне, добавила: – Что заставило тебя звать меня, родная? Случилась что-то?
Анна, улыбаясь, ласково обняла мать за плечи и, показывая на нас, тихо шепнула:
– Я подумала, что им необходимо встретиться с тобою. Ты могла бы помочь им в том, чего не могу я. Мне кажется, они этого стоят. Но ты прости, если я ошиблась... – и уже обращаясь к нам, радостно добавила: – Вот, милые, и моя мама! Её зовут Изидора. Она была самой сильной Видуньей в то страшное время, о котором мы с вами только что говорили.
(У неё было удивительное имя – Из-и-до-Ра.... Вышедшая из света и знания, вечности и красоты, и всегда стремящаяся достичь большего... Но это я поняла только сейчас. А тогда меня просто потрясло его необычайное звучание – оно было свободным, радостным и гордым, золотым и огненным, как яркое восходящее Солнце.)
Задумчиво улыбаясь, Изидора очень внимательно всматривалась в наши взволнованные мордашки, и мне вдруг почему-то очень захотелось ей понравиться... Для этого не было особых причин, кроме той, что история этой дивной женщины меня дико интересовала, и мне очень хотелось во что бы то ни стало её узнать. Но я не ведала их обычаев, не знала, как давно они не виделись, поэтому сама для себя решила пока молчать. Но, видимо не желая меня долго мучить, Изидора сама начала разговор...
Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)
Жак Ле Гофф
Рождение Европы
Издательство выражает признательность Елене Костюкович за помощь в организации русского издания серии. Мы также благодарим Олега Попова за помощь в подготовке этой книги.
К российскому читателю
Издание международной серии «Становление Европы» стало заметным явлением в общественной и интеллектуальной жизни современной Европы. В эту серию вошли десятки трудов известных ученых и мыслителей из различных стран Европы. Важно и то, что в серию вошли труды, характеризующие самые разные стороны европейской истории, общественной мысли, экономики, духовной жизни прошлого и настоящего европейского континента.
Интерес к теме становления Европы, ее эволюции и современной жизни реализуется во многих сотнях книг и статей, издаваемых в разных странах Европейского союза. Только перечень трудов, опубликованных за последние 5-10 лет, занял бы немало томов.
Глубоко символично, что российское издание серии открывается книгой мэтра французской историографии, выдающегося ученого и составителя этой серии Жака Ле Гоффа под названием «Рождение Европы». Следует сразу же сказать, что русский перевод не совсем точно передает название книги в оригинале, которое звучит в форме вопроса – «Родилась ли Европа в Средневековье?». Это вполне естественно для Ле Гоффа, так как он признанный и, несомненно, один из самых лучших специалистов по истории Средневековья. По его книгам учились и воспитывались сотни исследователей в разных странах, его почитали и почитают во Франции и Италии, в Англии и США, в Германии и Польше, а с некоторых пор, после перевода многих его книг на русский язык, Ле Гофф узнаваем и признаваем и в России.
Книга Ле Гоффа «Рождение Европы» (будем употреблять название русского издания) – это блестящее эссе, которое вводит нас не только в проблематику зарождения Европы, но и в круг многих проблем и понятий современной историографии, которые и по сей день служат предметом многочисленных и острых дискуссий в мировом научном сообществе.
В этом плане выделим несколько вопросов, поставленных в книге Ле Гоффа.
Прежде всего, отметим размышления автора о самом термине и, в более широком контексте, о понятии «Европа». Для автора это не просто география или соединение населяющих Европу народов и т. п. Европа, по Ле Гоффу, это гораздо более общее и широкое понятие и явление, это история расселения европейских народов, античное наследие, соседство с миром варваров; это культурное взаимодействие, это соединение и разлом, общность идеалов и соперничество и т. д. Для Ле Гоффа средневековая Европа – это культурное и религиозное единство, рождение промышленности и торговли.
Нельзя без восхищения читать главы книги о возникновении европейских университетов, о европейской архитектуре, воплощенной в прекрасных соборах в Париже и Шартре, в Кембридже и Лондоне, в Болонье и Барселоне, в Праге и Будапеште, в городах центральной и южной Германии, в ганзейской Европе.
Ле Гофф выделяет «прекрасный» XIII век, когда многие процессы рождающейся Европы получили свое воплощение.
Автор – не большой сторонник термина «Возрождение» применительно к этому веку, но это не отменяет его глубокого интереса и высокой оценки европейских процессов того времени. Для Ле Гоффа рождение Европы связано и с появлением сословия ремесленников и купцов, менявших стиль жизни, экономику и торговлю.
В эссе профессора Ле Гоффа отведено немалое место и деятелям искусства, живописцам и музыкантам, великим гуманистам того времени. И характеристики всех этих представителей культуры, искусства и науки тесно и органично связаны в книге с общеевропейскими реалиями.
Естественно, автор не мог в одной книге подробно рассказать обо всех общих и конкретных особенностях европейской жизни. Так, он лишь наметил контуры Зарождения европейской пацифистской мысли; в равной мере он мало говорит о начальных общеевропейских проектах, относящихся, правда, уже к XIV веку и к более поздним временам. В общем плане «европейская идея» как некая общность анализируется сквозь призму внутренних европейских процессов и их распространения на всей территории Европы.
Поскольку в центре внимания автора в основном развитие в регионах Западной Европы в период раннего и зрелого Средневековья, то ситуация в Европе Центральной и Восточной занимает малое место в книге. Он лишь упоминает о Венгрии и Польше, о Чехии и Балканах, причем события в этой части Европы интересуют автора в плане взаимоотношения Европы с сопредельными мирами. В более общем ключе такой подход объясним, ибо европейская общность и идея Европы очень часто интерпретируются как нечто отличное от других регионов и континентов. Поэтому Польша, Венгрия и Чехия, так же, как и Балканы, упоминаются автором в плане сопротивления экспансии монголов, а затем и турок.
Для профессионалов-историков, конечно, всегда интересна и важна оценка Ле Гоффом самого смысла Средневековья и его периодизации. В историографии продолжаются оживленные дискуссии о «долгом Средневековье», о соотношении «Средних веков» и феодализма и т. п.
Наконец, мы подходим к заключительному, но весьма важному вопросу.
Речь идет о России. В книге Ле Гоффа Русь лишь однажды упоминается как страна, которая, преодолев монгольское нашествие, приступила к собиранию русских земель. Конечно, проблема принадлежности России к Европе – это вопрос более позднего времени, когда в эпоху Петра I и на протяжении всего XVIII века Россия ускоренными темпами сближалась с Европой, с ее установлением и системой, с культурой и общественной мыслью. Но эти процессы имели и свою историю; и в более ранние времена русские княжества взаимодействовали с Европой – в культурно-историческом и в династическом плане, – воспринимая многие атрибуты европейской жизни того времени.
Но главное, что хотелось бы подчеркнуть особо, – это сам факт издания всей серии в современной России.
Среди самых различных слоев российской общественности ведутся дискуссии, порой весьма острые, о принадлежности России к Европе, об истории политических, экономических и культурных взаимосвязей России со странами Европы, о распространении в России европейских идей и представлений. За последние годы в России уже опубликованы многие десятки трудов самых известных деятелей европейской культуры, философии, истории, социологии, экономики и права, – как прошлых времен, так и современных. И в этом общем процессе можно всячески приветствовать издание в России книжной серии «Становление Европы», в рамках которой труду французского мэтра Ле Гоффа принадлежит выдающееся место.
Академик А. О. Чубарьян
Институт всеобщей истории РАИ
Становление Европы
...Идет строительство Европы. С этим связываются большие надежды. Их удастся реализовать, только учитывая исторический опыт: ведь Европа без истории была бы подобна дереву без корней. День сегодняшний начался вчера, будущее всегда обусловлено прошлым. Прошлое не должно связывать руки настоящему, но может помочь ему развиваться, сохраняя верность традициям, и создавать новое, продвигаясь вперед по пути прогресса. Наша Европа, территория, расположенная между Атлантикой, Азией и Африкой, существует с давнего времени: ее пределы определены географией, а нынешний облик формировался под воздействием истории – с тех самых пор, как греки дали ей имя, оставшееся неизменным до наших дней. Будущее должно опираться на это наследие, которое накапливалось с античных, если не с доисторических времен: ведь именно благодаря ему Европа в своем единстве и одновременно многообразии обладает невероятными внутренними богатствами и поразительным творческим потенциалом.
Серия «Становление Европы» была основана пятью издательствами в различных странах, выпускающими книги на разных языках: «Бек» (Мюнхен), «Бэзил Блэквелл» (Оксфорд), «Критика» (Барселона), «Латерца» (Рим) и «Сёй» (Париж). Задача серии – рассказать о становлении Европы и о неоспоримых достижениях на пройденном пути, не скрывая проблем, унаследованных от прошлого. На пути к объединению наш континент пережил периоды разобщенности, конфликтов и внутренних противоречий. Мы задумали эту серию потому, что, по нашему общему мнению, всем, кто участвует в строительстве Европы, необходимо как можно полнее знать прошлое и представлять себе перспективы будущего. Отсюда и название серии. Мы считаем, что время писать сводную историю Европы еще не настало. Сегодня мы предлагаем читателям работы лучших современных историков, причем кто-то из них живет в Европе, а кто-то – нет, одни уже добились признания, другие же пока не успели. Авторы нашей серии обращаются к основным вопросам европейской истории, исследуют общественную жизнь, политику, экономику, религию и культуру, опираясь, с одной стороны, на давнюю историографическую традицию, заложенную Геродотом, с другой – на новые концепции, разработанные в Европе в XX веке, которые глубоко преобразовали историческую науку, особенно в последние десятилетия. Благодаря установке на ясность изложения эти книги будут доступны самой широкой читательской аудитории.
Мы стремимся приблизиться к ответу на глобальные вопросы, которые волнуют сегодняшних и будущих творцов Европы, равно как и всех людей в мире, кому небезразлична ее судьба: «Кто мы такие? Откуда пришли? Куда идем?»
Жак Ле Гофф, составитель серии
Посвящается Брониславу Геремеку
Введение
Любая историческая книга, даже если в ней рассматривается весьма отдаленный период прошлого, связана с сегодняшним днем. Эта книга имеет прямое отношение к современной ситуации в Европе. Я пишу ее в 2002–2003 годах, в момент между принятием единой европейской валюты и вступлением в состав Европейского союза нескольких государств Центральной и Восточной Европы. Важно также, что книга выходит в серии «Становление Европы»: это общее начинание пяти разноязычных издательств, задуманное как вклад в создание единого культурного пространства. Само название серии «Становление Европы» отражает желание издателей и авторов беспристрастно осветить обстоятельства складывания единой Европы и повысить тем самым престиж исторической истины.
Это исследование не претендует на всеохватность: я не буду последовательно рассматривать историю Средних веков и не ставлю себе задачи осветить все основные вопросы, связанные с историей этого периода, даже сколь-нибудь полно, а тем более подробно.
Наша книга иллюстрирует тезис о том, что Средневековье было эпохой зарождения и формирования Европы как исторической реальности и понятия. Средние века стали решающей вехой в истории Европы: на них пришлось ее рождение, детство и юность, хотя у людей того времени не возникало желания строить единую Европу и эта идея даже не приходила им в голову. Ясное представление о Европе как о целом возникло только у Папы Пия II (Энея Сильвия Пикколомини, носившего папский сан с 1458 по 1464 год). В 1458 году он написал текст, озаглавленный «Европа», за которым в 1461 году последовала «Азия». Эта перекличка напоминает о важности диалога Европы и Азии. Идея Средневековья как эпохи зарождения Европы широко обсуждалась накануне Второй мировой войны и после нее – в период интенсивных раздумий о судьбах Европы, а также выработки экономических, культурных и политических проектов, реализация которых предполагалась в масштабах всей Европы. Работы, в которых наиболее отчетливо сформулирована «европейская идея», принадлежат перу специалистов по XVI веку: «Европа. Возникновение идеи» (1957) англичанина Дэниса Хэя (Hay) и «История европейской идеи» (1961) итальянца Федерико Кабода (Chabod) – запись университетских курсов 1943–1944 и 1947–1948 годов. Но саму концепцию зарождения Европы в период Средневековья предложили накануне Второй мировой войны два французских историка, основавшие журнал «Анналы», с которого началось обновление историографии, – Марк Блок (Bloch) и Люсьен Февр (Febvre). M. Блок писал: «Европа возникла, когда рухнула Римская империя», а Л. Февр подхватил его мысль, добавляя: «Лучше сказать, что возникновение Европы стало возможно, когда империя пришла в состояние раздробленности». В главе «Первый урок» курса, прочитанного в Коллеж де Франс в 1944–1945 годах (L"Europe. Genèse d"une civilisation. P. 44.), Люсьен Февр пишет: «На протяжении всего Средневековья (а конец Средневековья нужно относить к моменту, далеко продвинутому в Новое время) основные идеи христианской культуры, не привязанные к конкретной почве, курсировали, преодолевая условные границы лоскутных королевств, и это мощное воздействие христианства сыграло свою роль в создании общего образа мыслей, свойственного всем жителям Запада, несмотря на разделяющие их границы; это общее мировоззрение постепенно секуляризировалось, и на его основе сформировалось европейское сознание».
Марк Блок предлагает европейский взгляд на Средневековье. Впервые он сформулировал эти идеи на Международном конгрессе по историческим наукам в Осло в 1928 году в своем докладе «Сравнительная история европейских обществ», который был напечатан в журнале «Ревю де синтез историк» в декабре 1928 года. Потом он возвращается к этой теме: «проект преподавания сравнительной истории европейских обществ» фигурирует в представлении его кандидатуры для Коллеж де Франс (1934). В этом же тексте он пишет: «Европейский мир, именно как европейский, – это порождение Средневековья, когда одним махом была разрушена целостность средиземноморской цивилизации, весьма, заметим, относительная: в тот момент в одном горниле перемешались и народы, когда-то попавшие под власть Рима, и те, что не были завоеваны Римской империей. Тогда-то и родилась Европа в привычном понимании этого слова. И возникший тогда европейский мир с тех пор то и дело охватывают общие веяния».
Эти первые контуры Европы и явления, предвосхищающие образ Европы, возникший в XVIII веке (прилагательное européen – «европейский» во французском языке появилось в 1721 году, а выражение à l"européenne – «по-европейски» – в 1816 году), ни в коей мере не похожи на линейный процесс и не дают оснований утверждать, что идея единой Европы была подспудно заложена в ее истории или географии. До сегодняшнего дня Европу еще нужно выстраивать и даже – продумывать. Прошлое предлагает направления, но не диктует ничего определенного, так что настоящее, в его поступательном развитии, – во многом дело случая и результат свободного человеческого выбора.
В этой работе мы постараемся обрисовать те контуры Европы, что сложились в Средневековье, а также события, которые в большей или меньшей степени изменили эти первые очертания, хотя здесь и неприложимо представление о последовательном процессе, состоящем из побед и отступлений.
Но мы попробуем доказать также, что это время (IV–XV вв.) было ключевым для развития Европы и что из всех составляющих европейского наследия, которые имеют значение сегодня и будут не менее важны в будущем, средневековая составляющая – самая значимая.
В Средние века отчасти выявились, а отчасти и сформировались такие реальные и проблемообразующие особенности Европы, как сочетание потенциальной общности и глубинных различий, смешение населения, выделение оппозиций между Западом и Востоком, Севером и Югом, нечеткость восточной границы и приоритетная роль культуры, которая играет роль объединяющего начала. В этой книге мы будем обращаться как к тому, что принято называть историческими фактами, так и к явлениям, относящимся к ментальности. Формирование ментальных образов, сферы человеческого воображения, которое очень бурно развивалось в Средневековье, – принципиальная составляющая процесса складывания Европы и как реальности, и как идеи. Читая эту книгу, нужно с самого начала иметь в виду, что понятие границы в Средневековье колеблется между реальностью и представлением. Четкой линии границы, прочерченной римскими пограничными валами (limes), которые протянулись на огромные расстояния, больше не существовало, точно так же как не было четкой границы между «этим светом» и потусторонним миром. Лестница Иакова, по которой спускаются и поднимаются, сталкиваясь друг с другом, люди и ангелы, была для средневекового человека обыденным зрелищем. Границы в их сегодняшнем линейном виде, как множество пропускных пунктов и столбов, появились в Средневековье достаточно поздно – в момент создания государств, и то не всюду. Появление таможни в период экономического пробуждения и становления более или менее выраженных национальных экономик произойдет только на рубеже XIII и XIV веков. Присоединение Руссильона к французскому Лангедоку в конце XIII века, конфликты между каталонскими купцами, королем Арагона и королем Майорки из-за повышения пошлин на каталонские товары в порту Кольюр (ставшем после присоединения Руссильона самой удаленной точкой французского Средиземноморья) показывают, как постепенно, через подобные столкновения, происходило в Средние века становление границ. Медиевисты не без основания отказались от американской концепции границы, разработанной историком Тернером (Turner) для Дальнего Запада, поскольку она не применима к европейской истории: исследователи подчеркивают, что в Средневековье, до позднего его периода, когда началось становление государств, границы были местом встреч и противостояний, но, кроме того, еще и зоной обмена и смешения, на базе которой Карл Великий в начале IX века введет пограничные округа (марки) – а их важность для Средневековья переоценить трудно. Марка, как показал Жан-Франсуа Лемаринье (Lemarignier), имела особое значение для института феодализма: там влиятельный вассал клялся своему сеньору в верности, и можно даже сказать, что эти нечеткие и открытые для проникновения псевдограницы благоприятствовали смешению европейских народов. Что же касается рек, которые часто играли роль границ, то они были скорее не «текучими стенами», а местом встреч на нейтральной территории для сильных мира сего (например, императора Священной Римской империи и короля Франции). Королевство западной Франкии, а потом и Францию ограничивали с восточной стороны четыре реки: Шельда, Мёз, Сона и Рона. Даниель Нордман (Nordman) обратил внимание на то, что хронист Фруассар, который в своем XIV веке был самым «европейским» по духу из всех хронистов, для обозначения того, что мы называем границей, чаще всего использует слово «марка», а «границу» (frontière) оставляет для обозначения линии фронта на войне.
Прежде чем отправляться искать Европу в Средневековье, заметим, что и в те времена, и в более поздние ее обозначали также и другими названиями. Как мы уже видели и еще не раз увидим, Европа была неким понятием, противопоставлявшимся Азии и, в более широком плане, Востоку. Следовательно, термин «Запад» может обозначать территорию, которая приблизительно совпадает с Европой. И хотя такое использование понятия «Запад» было не слишком распространено в Средние века, оно подкреплялось в сознании людей разделением христианского мира на Византийскую империю и латинский христианский мир, которое вытекало из раздела Римской империи на Восточную и Западную. Грандиозная цезура, разрыв между Восточной и Западной Европой, который ощущался со времен Римской империи, в Средние века получил новое обоснование – это был разрыв лингвистический, религиозный и политический. «Западный» характер латинской христианской Европы, который определил основы Европы нынешней, подчеркивался теорией, предложенной несколькими христианскими интеллектуалами в XII–XIII веках. Это была идея перемещения средоточия власти и культуры с востока на запад: translatio imperii, translatio studii, что соответствовало переходу власти от Византийской империи к империи Германской и передаче знания из Афин и Рима – в Париж. Это движение культуры на запад, безусловно, сыграло свою роль в формировании мнения о превосходстве западноевропейской культуры, которого придерживались многие европейцы будущих столетий.
Вопреки распространенному убеждению, эти представления возникли не в первые века существования христианства. Конечно, в эпоху Карла Великого говорили о христианской империи, но понятие «христианский мир» начнут использовать для обозначения территории, которая станет прообразом Европы, лишь во времена христианских завоеваний XI века, после введения реформ, которые получат название григорианских, когда начнет свою деятельность знаменитый клюнийский орден и родится идеология крестовых походов. Выражение «христианский мир» может привести к некоторой путанице. Никто не отрицает принципиальной роли христианства в создании Европы и в складывании уникального европейского сознания. Даже после того как в Европе распространились идеи Просвещения и светские взгляды, христианская основа, в явной или скрытой форме, продолжает играть важнейшую роль. Однако христианство было лишь очень существенным и долгим эпизодом в истории, которая началась до появления христианства и продолжается параллельно с его упадком. Заметим еще, с целью показать относительность всех наименований, что в эпоху крестовых походов мусульмане называли всех христиан франками, а у христиан, в свою очередь, бытовало слово «сарацины» – название одного из арабских племен, которое византийцы, а вслед за ними и люди с Запада, применяли ко всем мусульманам. Еще в ходу были такие названия, как «смуглолицые» (noirauds), или «мавры», от слова morisco, которым мусульман называли испанцы.
Если же мы хотим, как объявлено в заглавии книги, говорить о Европе, то следует прояснить историю самого слова «Европа», поскольку историки, как и средневековые клирики, считают, что явление определяется своим названием. Это показано в Книге Бытия; однако нельзя не заметить, что даже названия, которые казались самыми незыблемыми, со временем выходили из употребления, – из этого следует, что личности и реалии, которые ими обозначались, тоже в каком-то смысле были преходящими.
«плюсы» и«минусы» демократии
Геодезист. Кто такой геодезист? Описание профессии. Профессия геодезист Геодезист обучение
Магеллановы облака: кто они?
Перечный соус для стейка Сливочный перечный соус
Как составить грамотное портфолио дизайнеру